Аля отложила газету и посмотрела на соседнюю кровать. Сухой, маленький старичок. Она взглянула на карту. Ему всего шестьдесят восемь лет? Тоже кровоизлияние. Он пришел в себя, хотя осталась парализованной правая сторона тела.
Пожилой человек лежал неподвижно, с закрытыми глазами. Он оживал, только когда приходила жена. Намного моложе его, миниатюрная, всегда с тщательным макияжем. Аля наблюдала за ней украдкой, когда та выходила в коридор и звала: «Сестра, сестра, воды, пожалуйста! Сестра, где ширма, почему мой муж неумыт? Сестра, моему мужу нужно чистое судно!» У нее был неприятный, резкий, пискливый голос. Аля попыталась не замечать этой резкости.
Два дня назад она впервые увидела эту женщину. Аля видела, как она садится на круглый металлический стульчик и поднимает руку мужа. Мужчина отворачивался от нее, а она осторожно брала его подбородок и поворачивала к себе. Аля не слышала, что она ему говорила, ее голос был приглушен. Шепот был недоступен чужим ушам.
Женщина склонялась над мужчиной, вытирала платочком слюну, стекавшую с его губ. Она шептала слова ободрения, которые предназначались только ему. Когда он закрывал глаза, она, подперев голову руками, смотрела на него. Она не уходила, даже когда нетерпеливая сестра выпроваживала всех засидевшихся посетителей.
Аля размышляла, почему медсестры не любили эту женщину, это было заметно. Она думала, что они тоже перестали бы слышать резкие нотки в ее голосе, если бы посидели в палате и посмотрели на ее руки, украшенные перстнями, которые теребят неподвижную ладонь больного.
— Аля!
Она подняла голову, посмотрела на Антека. В белом халате он казался недоступным, официальным и каким-то особенным… благородным. Аля невольно почувствовала уважение к мужчине, которого бросила.
Почему она не хотела с ним быть? Хотела, но в то же время она хотела и чего-то большего. Чтобы он как-нибудь доказал, что она, и только она, нужна ему. Ведь врачи требуются везде. Как легко ей было обвинить его в том, что она ему безразлична!
Мужчина, которому дорога женщина, может оставить все.
— Ты поедешь со мной или нет?
— Аля, ты не понимаешь! Я не могу!
Не могу — значит, не хочу. Не могу — значит, выбираю что-то более важное. Там, где «не могу», любви нет. Антек не любил ее настолько сильно, чтобы с ней жить. Поехать в город, сменить работу. Он не мог.
Каким мучительно сильным был стыд, охвативший ее. Она думала, что Антек любит ее! Вернулась домой поздно, дедушка отвлекся от газеты, снял очки с толстыми стеклами и дрожащей рукой положил их на стол.
— Поссорились? Милые бранятся — только тешатся.
Нет, они не поссорились. От стыда она не могла дышать. Антек притворялся, что любит, желает ее. Унижение долго не давало ей уснуть. Она должна искать любовь? Снова?
На следующий день утренним автобусом она уехала в город.
Антек позвонил ей тем же вечером. Говорил, повысив голос.
— Как ты могла! Признайся, ты хочешь быть несчастной. Подумай, что ты делаешь, — сказал он серьезно. Не боролся, не настаивал, не принуждал, а она хотела, чтобы он бросил ради нее все, доказал, что только любовь имеет смысл, больше ничего.
— Я? Это ты не способен ничего для меня… — сказала она с сожалением.
— Любовь заключается не в этом. А ты сейчас требуешь от меня самопожертвования, как маленький нелюбимый ребенок. Ты не ребенок, ты женщина. Давай не будем ссориться, а подумаем, ведь это решение на всю жизнь. Ты хочешь, чтобы я немедленно изменил свои планы. Но нам обоим должно быть хорошо. Если, конечно, мы этого хотим.
— Я вижу, что ты не очень хочешь.
— А ты думаешь, существуют какие-то особые верительные грамоты на счастье? Гарантии? Кто их даст? Мы только к себе можем быть требовательными. — Он был раздражен. — Ты не слышишь того, что я говорю. Позвони, когда разберешься в себе. Но я тебе гарантию на счастье не выдам. Я готов рискнуть, а ты хочешь быть уверена; В этом разница между нами. Аля не понимала, о чем идет речь. Она знала только, что весь этот страстный роман с товарищем по детским играм — мираж, из этого ничего не могло выйти. Антек не погнался за ней на машине, не удержал ее.
— Если бы он по-настоящему тебя любил, то приехал бы… — сказала ей подруга. — Но мужчины все такие.
— Аля… — Она подняла голову. — Можно тебя на минуту…
Она стояла с Антеком в коридоре, но не как любовница с любовником, а как внучка пациента с врачом.
— Алечка… — Его голос звучал тепло, таким голосом разговаривают с родственниками безнадежно больных. — Уже неделя, шансов немного.
Слезы полились по ее щекам и подбородку, она вытерла их внешней стороной ладони.
— Зачем ты мне это говоришь, я же знаю…
— Пойдем, может, что-нибудь перекусим… Ты сидишь, словно прикованная, в этой палате. Не сдавайся…
— Я не голодна…
— Ты измучена…
— А тебе какое до этого дело? — спросила она, повысив голос. — Правда, какое тебе дело?
— Мне есть до этого дело… как до каждого человека…
— Вот именно! — разразилась она смехом и отступила к деду.
«Как до каждого».
Она плакала, сидя на кровати, плакала о дедушке, которого больше никогда не увидит за фисгармонией дома, не увидит, как он колдует белыми шарами. И еще она плакала о себе.
А она сама была готова оставить все?
Она? Но почему она? Разве не мужчина должен показать, что готов к серьезным отношениям? Убедить, понять, простить, бороться, быть настойчивым, не позволить ей пропасть?
Кто должен бросить все? Быть уверенным? Разве это похоже на требование к отцу, а не к партнеру?
Ох, как же она неправильно об этом думает. Как это несправедливо! Она не думает об отце, потому что никогда не чувствовала его отсутствия, так же как не чувствовала отсутствия мамы, не тосковала, не мечтала, нет, нет и нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9