Потом вступает Стейси:
– И когда ты будешь выяснять? Я не понимаю, о чем она говорит.
– Что выяснять?
– Что, что – мальчик или девочка. Ты ведь будешь выяснять?
Ага, я понимаю, что она делает. Ей стыдно за вчерашнее, и теперь она изображает интерес. То же самое я делала с Джули, когда она рассказала мне про ребенка, помните? Милый жест, но мне таких одолжений не надо.
– Послушай, Стейси, совершенно не обязательно делать вид, что тебе интересно. Я знаю, что ты об этом думаешь, так что давай лучше поговорим о чем-нибудь другом.
– Мне это совсем неинтересно, и я с большим удовольствием поговорю о чем-нибудь другом. Но раз уж у тебя будет ребенок, я должна знать, кто это будет. Так когда ты пойдешь выяснять?
Чудненько. Если она хочет загладить неприятный момент, я буду более благородной, пусть заглаживает.
– Через три недели. Двадцать второго ноября.
– Есть предпочтения?
Разумеется, у меня есть предпочтения. Я очень, очень, очень хочу мальчика. Хотя бы из-за того, что девочки меня пугают. Сами подумайте – вероятность того, что я окончательно испорчу мальчика, значительно меньше. Меня, конечно, можно обвинить в неправильном питании, неправильном отношении к людям и в других неправильностях, но это вещи из разряда двойных стандартов. А вот обвинений в загубленной юной жизни я не переживу, так что, конечно, лучше бы не девочка.
Кстати, Эндрю только что не молится за мальчика. Нет, он не боится девочек, как я, просто ему до смерти хочется погонять с кем-нибудь мячик. В колледже он играл в бейсбол и теперь ждет не дождется, когда можно будет водить ребенка на игры «Доджеров» и покупать детские бейсбольные мячики, а также он надеется воплотить свою несбывшуюся мечту и натренировать ребенка на выход в высшую лигу (сам-то он остановился на юношеской). Вы, наверное, думаете, что я шучу. Я как-то рассказала Эндрю, что вычитала в «Ваш Малыш», что отцу стоит разговаривать с ребенком, пока тот в утробе, – и теперь каждый вечер он сорок пять минут объясняет моему пупку основные правила бейсбола.
Одно смущает Эндрю в его грандиозных планах – генетика. Мысль о том, что ребенок может пойти в меня, приводит его в ужас. Видите ли, такой вещи, как координация движений, у моей родни либо нет, либо нет совсем. К примеру, мой отец не любит потеть, и это значит, что он может физически напрячь себя лишь настолько, насколько это необходимо для перемещения с жары в кондиционированное помещение. У моей мамы перемена позиции с сидячей на стоячую занимает двадцать минут, а мой тощий долговязый братец, получивший диплом по истории искусств, с детства мечтал стать музейным куратором. В школе он, конечно, занимался спортом, но больше оттого, что все это делали, нежели оттого, что ему это нравилось или удавалось (чего не бывало никогда). Что ему удавалось, так это рисование. Эндрю эта генетика весьма и весьма волнует.
На прошлой неделе Эндрю устроил ему проверку. Мой брат переехал в Лос-Анджелес несколько лет назад, и обычно мы видимся примерно раз в месяц за обедом, но на прошлой неделе Эндрю вдруг позвонил ему и пригласил сыграть в теннис. Это было нечестно с самого начала. Брат не играл в теннис с тех пор, как перестал ездить в летний лагерь, то есть в четырнадцать лет, в то время как Эндрю каждую неделю рубится так, что частенько дело кончается сломанной ракеткой. В общем, спустя три часа и семь сетов Эндрю выиграл сорок две партии подряд и пришел в страшное возбуждение. Он позвонил мне из машины в полной панике.
– Меня серьезно беспокоят спортивные способности нашего ребенка, – сказал он. – Твой брат ужасно неповоротлив и совершенно не способен координировать зрение и движение. К тому же он ленив, и у него нет никакого соревновательного духа. Ему было совершенно все равно, выигрывает он или проигрывает.
Кстати, для Эндрю это намного важнее, чем сами по себе спортивные способности, которые он собирался инспектировать. Выкладывается человек до конца или нет – вот для Эндрю важнейший критерий, которым определяется настоящий спортсмен. Я это знаю по его отношениям с Зоей. Проходив с ней несколько месяцев на аджилити, он самонадеянно записался на ближайшие соревнования. В следующее воскресенье они встали в шесть утра и два часа ехали в какой-то городок под названием Филмор, где еще пять часов ждали своей очереди совершить единственный двухминутный забег по полю с полосой препятствий. Но когда их наконец объявили, Зоя спасовала.
Вместо того чтобы скакать через препятствия, она удрала с поля и забилась под чей-то шезлонг. Их дисквалифицировали, и всю двухчасовую дорогу домой Эндрю кипел от ярости. Я никогда не забуду его звонок из машины.
– Я в ней так разочаровался, – простонал он.
– Эндрю, милый, – сказала я, – она всего лишь собака.
Но Эндрю не мог отказаться от мысли, что Зоя в глубине души – трусиха, и у нее нет воли к победе. Он был просто раздавлен тем фактом, что она не осознала важности момента. После теннисного матча он стал так же относиться и к моему брату.
– Скажи честно, Эндрю, – сказала я ему, – ты решил с ним сыграть для того, чтобы оценить его спортивные качества?
– Ну конечно. Или ты думаешь, мне интересно было с ним играть? Я только хотел выяснить, насколько плохо обстоят дела. Они обстоят очень плохо. Нам остается надеяться на то, что наш сын унаследует мои спортивные гены, или у нас будут серьезные проблемы.
И вот тогда я поняла, что мы не можем победить. Какого бы пола ни родился ребенок, кто-нибудь из нас обязательно будет недоволен. Черт возьми, пусть это будет мальчик – тогда Эндрю может винить самого себя, если Стоуна-младшего не выберут в восемь лет Самым Ценным Игроком юниорской лиги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106