Мантия только по названию была мантией. Она закрывала лишь ее спину и плечи, но спереди все было открыто, и я поняла, что она привыкла в таком виде быть на публике, что она едва ли понимает, что ее мускулистая грудь осталась над скатертью, и кисточки колыхались, когда она вздыхала.— Ну, привет, Н. Б., — сказала она радостно. — Приятно снова тебя видёть. Как ты себя чувствуешь?— О, прекрасно, — сказал он. — Эрнестина, ты помнишь мою подругу мисс Томпсон?Она загадочно взглянула на меня, а затем откинула голову назад и разразилась смехом.— Ну, душечка, конечно, я помню тебя! Как ты поживаешь, милашка? Ну, детка, у тебя превосходный макияж! И что за платье! Ты выглядишь на миллион долларов, душечка. Ну, Н. Б., ты действительно счастливый парень!— И ты мне говоришь это, — сказал он. — Как насчет того, чтобы выпить немного бренди с нами, Эрнестина?— Это восхитительно, Н. Б.Он щелкнул пальцами официанту и заказал три бренди. Я запротестовала, но он сказал:— Фу, бренди не повредит тебе, — и я откинулась, подчинившись своей судьбе. Слава Богу, у меня была потрясающая сопротивляемость крепким напиткам. Я все еще была рассудительна, как судья.Н. Б. и Эрнестина, казалось, знали друг друга с рождения, и они болтали о людях и местах, как старые друзья: как поживает Тед, как Боско, как давно видели Гуина, что нового в Чикаго, и так далее и тому подобное. Я пила свой бренди, восхищаясь двумя танцующими кисточками; и я, видимо, так восхищалась, что Н. Б. неожиданно вторгся в мои мысли, сказав:— Эй, Кэрол, о чем ты мечтаешь?Я не могла солгать ему. Я сказала:— О кисточках.— Шутишь, — заметил он.— Н. Б., они восхитительны.— Ты имеешь в виду кисточки?— Конечно, я их имею в виду. Они невероятно восхитительны.Он сказал:— Эрнестина, отдай их ей.— О'кей. Я сбегаю в костюмерную…— Отдай их ей здесь.— Здесь? — воскликнула она.— Конечно, здесь. А почему нет?— Ты сумасшедший или, что, Н. Б.? Ты хочешь, чтобы меня арестовали за появление на публике в неприличном виде?Он вынул свой бумажник, вытянул две ассигнации по двадцать долларов и положил их на стол перед ней.— Прикройся ими.Она разразилась смехом.— Н. Б., ты бунтарь.— Давай, начинай.— Не дави на меня, сладенький, не дави на меня.У меня глаза на лоб полезли, и я не могла вымолвить ни слова. Она взяла две бумажки, тщательно пристраивая их на себе, придерживая их одной рукой; а затем она сняла кисточки, одну за другой. Щелк. Щелк.Она хихикала, когда протянула их мне.— Вот, душечка. Они твои.Я, запинаясь, сказала:— Вот здорово, ей-Богу. Спасибо.Н. Б. поинтересовался:— Не следует ли эти вещи сначала продезинфицировать или что-либо в этом роде, прежде чем кто-либо еще нацепит их на себя?— Виски, — сказала Эрнестина. — Вот и все. Пополоскать их в виски.Она громко взвизгнула, оттолкнула свой стул и убежала.
Мы снова оказались в большом шикарном «линкольне», и я спросила:— Теперь ты отвезешь меня в отель, Н. Б.?— Еще рано, беби. Я думаю, тебе стоит посидеть немного у воды и расслабиться. В этот час так прекрасно там внизу. О'кей?Почему бы нет?— О'кей, — согласилась я.— Посмотри на все эти звезды, — сказал он.— Да.— Пахнет жасмином?— Да.— Счастлива?— Да. Если бы не Донна, если бы не Альма, если бы не Дьюер.— Ты не избавилась бы от жутких воспоминаний, оставаясь наедине с собой весь день в «Шалеруа».— Думаю, да.Мы ехали по Венецианской дамбе, и вдруг он свернул направо и двинулся вниз по гладкой вьющейся дороге.Я сказала:— Я не знала, что здесь можно спускаться.— Это частная дорога. Только для живущих здесь.— Н. Б., куда мы едем?— Там внизу у меня квартира.— У тебя?— Прямо у воды. Тебе там понравится.Я вздохнула.Он сказал:— Почему так тяжело вздыхаешь?— Ничего. Ты не живешь в «Шалеруа»?— Я? Нет. Мне слишком нравится уединенность.Я поняла, что он имел в виду, когда вошла в его квартиру. Я огляделась и застыла на вздохе. Гостиная была залита огнями, и он стоял рядом со мной, за моей реакцией с легкой улыбкой. Это была комната с низким потолком, размером сорок на сорок футов — огромная, и в то же время нет — потому что в ней было много мебели, со вкусом подобранной. Здесь были удобные кресла и низкие удобные диваны, огромный диван с множеством подушек, огромный телевизор, длинное низкое бюро, а у другой стены большой рояль марки «Стейнвей». Повсюду стояли великолепные букеты цветов; но на стене висела только одна картина, которая являлась центром притяжения внимания, фокусировала в себе все.Он спросил:— Нравится моя картина?— Да.— Знаешь, кто ее написал?— Пикассо.— Ты моя девушка!Он взял меня за руку и повел через комнату к большому окну. Занавеси были затянуты, он нажал на кнопку, раздвинул их и сказал:— Посмотри туда.Я посмотрела. За окном в сиянии фонарей тянулась длинная пологая лужайка, а ниже за ней сверкала вода.— Это океан? — спросила я.Он снова задернул занавески:— Нет. Бискайский залив.Я сказала:— Н. Б., это сказочно.— Правда?Он вплотную подошел ко мне, и я сделала слабое усилие, чтобы защитить себя, проговорив: «Н. Б., пожалуйста…», но его нельзя было удержать. Он обнял меня, шепча:— Ты знаешь, что я схожу с ума от тебя, ты знаешь, Ты знаешь, что я без ума от тебя?Я не могла сопротивляться. Все мое горе, вся моя безнадежность, все спиртное, выпитое мной, волнения всего дня, казалось, заполнили меня, я чувствовала огромную слабость, у меня не было сил, я не могла сопротивляться ему, да и не хотела ему сопротивляться. Он поцеловал каждый дюйм моей кожи, до которой мог добраться, и я позволила ему делать все, чего он хотел, потому что я была так слаба и потому что он был так невероятно нежен и так благороден каждый раз, когда наши пути пересекались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123