Молчаливый, ужасный распад его сущности.Антон зарыдал бы от ярости, заревел бы во всю силу своих легких, выплеснув боль и отчаяние, если бы не молчание и неподвижность, которые были сутью этого наказания. Он не мог шелохнуться, не мог издать ни единого звука. Но нервы его были натянуты до предела. Все существо Антона сжал последний панический спазм готовности к бегству, когда организм сознает, что худшие страхи сбылись и стервятники уже готовы начать, пир, разрывая тело жертвы с давно предвкушаемым торжеством.Но все, что он мог — просто лежать в удушливом пароксизме страха, наблюдая, как аморфная, бесконечно расширяющаяся субстанция уже готова поглотить его, словно неотвязный огромный червь. Только теперь до него дошел истинный ужас его положения. Ибо этот червь был не игрой его воображения, а реальностью. Длинный, извивающийся, скользкий земляной червь, вгрызающийся с бесконечным терпением в тяжелую почву, чтобы отыскать могилу, пробиться сквозь гниющие доски гроба, заплесневевший атлас и добраться наконец до беззащитной неподвижной плоти.И это был не один червь, а сотни, тысячи, миллионы, и все атаковали его тюрьму, подбираясь ближе, ближе, сжимаясь и разжимаясь, протискиваясь сквозь землю, дерево, атлас с едва слышным, но непрестанным шорохом жующих челюстей.Ибо у червей были зубы, маленькие крепкие зубы, чтобы рвать и перемалывать ткани и кости, сильнодействующий желудочный сок, способный разложить и уничтожить истлевающее тело. Нет, они далеко не беспомощны, эти могучие хищники, пожиратели мертвечины.И они все ближе. Первый ползет по груди, добирается до шеи, щеки, омерзительно извиваясь, перебирается на нос и с безошибочной точностью находит глаз…Антон Магнус, вздрогнув, проснулся. Несколько минут он невидяще озирался вокруг, все еще ослепленный кошмаром, таким ужасающим и таким знакомым.Но хотя воздух еще вырывался из его легких резкими толчками, через несколько секунд он опомнился и сообразил, где находится — в своем доме, в своем кабинете, сидит в удобном кресле перед шахматной доской. Должно быть, задремал перед ужином, повторяй партию, разыгранную Капабланкой и Черняком в 1939 году на турнире в Буэнос-Айресе.Антон взглянул на часы. Полночь. Значит, он проспал полтора часа. Конечно, никто не постучал в дверь. Антон строго-настрого приказал не тревожить его, когда он удаляется один в кабинет, разве что в этом возникнет настоятельная необходимость.Сидение в одиночестве за шахматной доской было излюбленным способом Антона Магнуса размышлять над сотнями деталей, требовавших его внимания. Они кипели и бурлили в раскаленном котле его сознания, с тем чтобы назавтра, на следующей неделе, в следующем году вылиться в готовые решения, могущие повлиять на судьбы тысяч людей и принести миллионы долларов.Он любил сидеть в кабинете с рюмкой старого кальвадоса, ароматной яблочной водки, напоминавшей о годах юности, проведенных на ферме, и неторопливо воспроизводить в памяти известные шахматные партии, все ходы которых он знал наизусть. Он любил холодную неподвижность шахматных фигур, наделенных тем не менее силой и властью их положения на доске.Шахматы — жестокая игра, несмотря на свою внешнюю элегантность. В результате бесконечно малых и вроде бы незначительных передвижений неодушевленных фигур по клетчатой доске, мастер мог накинуть веревку на шею противника и выдавить из него жизнь. Не так ли обстояли дела и в реальном мире?Шахматы давным-давно научили Антона Магнуса, как превратить силу своих врагов в бессилие, как использовать их могущество против них же самих, как заставить их споткнуться о собственные интеллект и инициативу — словом, как сделать так, чтобы именно Магнус всегда оставался в выигрыше, чтобы он мог, нанеся последний смертельный удар, затянуть петлю и с торжеством захватить добычу.Глядя на свои любимые фигуры, Антон Магнус вздохнул. Этот комплект ручной работы изготовили по его заказу лучшие итальянские мастера из бирюзы, нефрита, оникса и других полудрагоценных камней. Доска была из мрамора. Благодаря установленной в потолке специальной подсветке, на изящные вещицы ложились мягкие отблески, подчеркивающие их красоту и не утомляющие глаз.Антон Магнус расслабился. Его кошмар растаял; он в собственном доме, в безопасности и, как всегда, остается хозяином положения.Он сосредоточился на доске, которая представляла собой сцену молчаливой, но напряженной борьбы. Именно в этой партии Черняк отразил атаку Капабланки серией отчаянных ходов и, казалось, был близок к ничьей. Но Капабланка, всегда чуткий к чужим слабостям, хотя бы и незначительным, остановил его одним ходом коня и через тринадцать ходов выиграл партию.Это была великая игра, шедевр логики и стратегии. И она, многому научив Антона Магнуса, стала для него за эти годы чем-то вроде старого друга. Но в последнее время Магнусу все чаще казалось, что главное — не подражать шахматным игрокам, а самому служить примером для других, ибо его собственная жизнь не что иное, как памятник гению. Потому что он, Антон Магнус, и есть гений. В своем роде.Он облегченно закрыл глаза, о кошмаре он и думать забыл и вспомнил самый первый свой ход, тот, с которого начал свой бизнес и заложил первый камень в «Магнус индастриз».Все оказалось так просто! В то время Антон, двадцатичетырехлетний иммигрант, сбережений которого не хватило бы на самый дешевый подержанный автомобиль, вел поединок с могущественным противником, Джеймсом К. Фитцджералдом, хитрым и жадным чикагским бизнесменом, всегда готовым выхватить хлеб изо рта ближнего своего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119