— Он как-то странно улыбнулся. У него были такие запавшие глаза, что казалось, природа сознательно наделила его этими впадинами как тайниками.
— Тогда скажите что-нибудь! Поговорите со мной, хватит сидеть с загадочной улыбкой!
— Просто я сравниваю вас с Арчером и удивляюсь вашему сходству.
— В каком смысле? — Такой реакции она никак не ожидала.
— Оба вы с виду очень сильные, но когда вам требуется помощь…
— Мне не слишком нравится это ваше замечание! — буркнула она.
— Никто не любит, когда его гладят против шерсти. Поймите меня правильно: я уважаю Арчера больше, чем кого-либо.
В конце концов, он меня спас.
— Спас? От чего?
— От непосильного труда, которым я занимался целых пятнадцать лет. — Раш задорно улыбнулся. — Я доказываю свою признательность тем, что помогаю ему оставаться в числе пятисот богатейших людей по классификации «Форчун» и спасаю его имя от прессы.
— Его и мое? — Кит приподняла бровь.
— Говорю вам, я обязан ему всем. Если бы не Арчер… — Он махнул рукой и заказал еще водки, потом бросил на нее испытующий взгляд. Казалось, ему тоже хочется поделиться с ней сокровенным, но он сомневается, достойна ли она доверия. Понимаете, Кит, я вел и веду не слишком-то традиционный образ жизни… — Раш замолчал.
— Люди с сильными характерами чаще всего оригинальны, — подбодрила она.
— Мой отец был бродягой, сыном русского помещика, дезертиром царской армии. Сбежав с горничной, он сел с ней в Стамбуле на пароход, отплывавший в Америку.
Раш подозвал официанта и повторил заказ. Чтобы сделать ему приятное, она согласилась на водку, хотя предпочла бы что-нибудь другое, а в качестве противоядия заказала кофе. Раш так увлекся своим рассказом, что взгляд его запавших глаз казался обращенным внутрь.
— Я родился в трюме незадолго до того, как пароход причалил в нью-йоркском порту.
— Как это романтично — родиться в трюме! — У Кит расширились глаза.
Он мрачно усмехнулся:
— Крысы, гнилая вода, лежащие вповалку люди, задыхающиеся от зловония, — да, вот это романтика…
Кит покраснела от стыда.
— Наверное, я страшно наивная. Пожалуйста, продолжайте.
— Мы поселились в двухкомнатной квартирке в Провиденсе, штат Род-Айленд. Там были такие кривые полы, что я до трех лет не мог научиться ходить. Моя мать умерла от туберкулеза, когда мне было три года. Я храню шаль, в которую она куталась перед смертью.
Кит представила себе худенького темноглазого мальчугана, ковыляющего по неровному полу, и поспешно опрокинула водку в надежде, что Раш отнесет ее слезы за счет крепости напитка.
— После смерти матери мы остались вдвоем — отец и я.
Отец сильно изменился. — Раш усмехнулся. — Он возненавидел Америку и все вокруг, даже меня. Работал он вышибалой в подпольном кабаке, а возвратясь утром домой, заставал меня за уроками: я обматывал мерзнущие руки тряпками и сидел у дровяной печки с доской на коленях, заменявшей мне парту. Как мой старик бесился! Он бранил меня последними русскими словами — английский он учить отказывался. Потом он принимался крушить мебель. Каждый сломанный стул я использовал на дрова. Не помню, чтобы потом выдавались такие же холодные зимы. Я отмораживал руки, и к десяти годам они покрылись шрамами, которых я так стеснялся, что даже летом не снимал перчаток.
Кит приподняла его ладонь, лежавшую неподвижно на белой скатерти.
— Но у вас красивые руки, Раш, без единой царапины!
Он поднес руки к глазам.
— Правда, хорошо? Еще один повод благодарить Арчера: он оплатил пластическую операцию, когда у меня самого еще не было на это денег.
— Что случилось с вашим отцом потом?
Он улыбнулся. Кит тут же догадалась, что новая улыбка предвещает очередную мрачную подробность его биографии.
— Ревностно исполняя свои обязанности, папаша проявлял излишнюю драчливость, поэтому его перевели в ночные сторожа. Ему полагалось сидеть неподалеку на дереве с камешками в кармане и при появлении полиции — дело было еще во времена «сухого закона» — швырять их в железную крышу, чтобы предостеречь хозяев. Как-то ночью, в одну из тех жестоких зим, о которых я говорил, он выпил целый галлон жидкости для прочистки ванн, и его нашли после полуночи замерзшим между двумя ветками. Прохожие, притащившие утром его труп, клялись, что отколупывали его заступами.
— Какой ужас!
— Да уж! — Раш снова усмехнулся. — Помню, я тогда страшно рассердился, стал пинать, кусать, царапать принесших тело.
Мне хотелось, чтобы погибли они, а не отец.
— Вас можно понять, — вставила Кит.
— Они плюнули и ушли, предоставив мне самому возиться с трупом. Я был мал даже для своих восьми лет, зато в отце было больше шести футов — настоящий Петр Великий! Мне потребовалось часа четыре, чтобы спустить его вниз по лестнице и доставить в полицию. — Раш залпом допил рюмку. — Я три года работал в аптеке, чтобы купить надгробие для его могилы, на котором потом выгравировали надпись, как это делается в России. Не зная, где он похоронил мать, я велел написать на камне и ее имя. С тех пор моя жизнь протекала в задней каморке при аптеке, но я так старательно учился, стал гарвардским стипендиатом.
— И тогда ваша жизнь изменилась?
— Да. Моим соседом по комнате оказался Арчер Ренсом.
— Вы сразу подружились?
— Правильнее сказать, Арчер меня сразу пожалел. Наверное, я выглядел чересчур жалким по сравнению с обычными студентами Гарварда. — Он снова улыбнулся, но его улыбка была теперь не горькой, а скорее задумчивой. — Достаточно вспомнить, как тогда выглядели мои руки… К тому же я был неимоверно тощим. Арчеру хватило одного взгляда на мой единственный костюм — и он полетел в мусорный бак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134