— Правда ли, что вы скупаете работы мисс Рейсом потому, что в свое время, как бы это выразиться… владели ею самой?
Он приподнял бровь и подлил себе в кофе горячего молока.
— Я действительно давно знаком с Китсией Рейсом…
— Сколько вы заплатили за первую приобретенную вами работу Китсии? — Она подбодрила его очаровательной улыбкой.
— Ни сантима. Я вообще не плачу за ее работы.
— Не могли бы вы уточнить, на каких принципах строится ваше сотрудничество? — Либерти достала свой «Кэмел». Месье Верньер-Планк поднес к ее сигарете огонек тонкой серебряной зажигалки размером с ее мизинец.
— Когда она уехала на Звар, мне перешло все, что осталось в ее квартире на острове Сен-Луи. С тех пор я беру ее работы на реализацию и живу с процентов.
— Кто же знал тогда, что на нее стоит обратить внимание?
— Я, мадемуазель. — Он опять поклонился.
— Итак, вы держите в поле зрения все ее работы?
— Да, — ответил он не совсем уверенно.
— Может быть, не все, месье Верньер-Планк?
— Еще кофе, мадемуазель? — Либерти отказалась. — Некоторые произведения я не могу продать без ее разрешения.
— Какие?
— Например, цикл «Кассандра», а также некоторые другие.
— Где они экспонируются?
— Сейчас припомню. — Он приложил палец к виску, и Либерти обратила внимание на его запонки из розового мрамора уж не оригинальное ли изделие Китсии? — Здесь, в «Саду скульптуры», на Зваре, в художественном музее Кимбэлла в Форт-Уорте, в парижском «Бобуре», в вашингтонской Национальной галерее, в частных коллекциях по всему миру. Одна, кажется, есть у ее дочери.
— Вы знакомы с ее дочерью?
— Разумеется.
— Действительно ли тот, кто купит картины Китсии, не может их перепродать по собственному усмотрению?
— Вы очень хорошо осведомлены, мадемуазель. Нет, не может. Это специально оговорено.
— Как именно? — Либерти затушила сигарету.
— Если владелец изъявляет желание продать скульптуру, нам принадлежит право первого выбора.
— Почему такая толстая броня?
— Броня? Очень остроумно! Потому что у Китсии есть давние партнеры, которых она не хочет подводить.
— Кажется, с одним из них я только что познакомилась, — сказала Либерти с усмешкой.
Если кабинет Арчера Ренсома напоминал Страну чудес зимой, то кабинет Раша Александера больше походил на Черный лес: ковры, стены, плюшевые гардины — все было выдержано в темно-зеленых тонах, а мебель обита темно-коричневым вельветом. Либерти также удивило отсутствие стола: Раш сидел в кресле в стиле Ле Корбюзье, перекинув ногу через стальную трубку, игравшую роль подлокотника. При ее появлении он поднялся, как кобра из корзины — стремительно и бесшумно.
Она подала ему руку.
— Не могу выразить, какое это для меня удовольствие — снова с вами увидеться! — Раш усадил ее на диван, а сам уселся в кресло напротив и опять перебросил ногу через подлокотник.
Этой позой он как будто демонстрировал собеседнику свою доступность.
Оглядевшись, Либерти спросила:
— Где же ваш стол руководителя? У Ренсома я заметила пюпитр в стиле Людовика Пятнадцатого — вам неплохо бы заиметь что-либо подобное.
— Восхитительная наблюдательность, но я предпочитаю переносной столик. В детстве у меня вообще не было стола, впрочем, как и всего остального, — и я научился удерживать книги и тетради на дощечке. Так возникла привычка, которой я верен до сих пор. К тому же письменный стол стесняет движения. А вы сегодня еще очаровательнее! И эта мини-юбка — как смело!
— Не смелее того, что было вчера на вашей дочери. Кстати, она уже пришла в себя?
Раш пристально посмотрел на гостью:
— Она в полном порядке, но, боюсь, не сможет с вами встретиться, как планировалось…
Либерти молча достала блокнот. Вопросы, заготовленные вечером в понедельник, в сегодняшнем интервью казались неуместными — подробная статья о матери и дочери с использованием сплетен превратилась в семейную сагу с интригующими интимными подробностями. Она откашлялась.
— Хотите воды? — Раш, словно зачарованный, смотрел на ее бумаги, и Либерти не сомневалась, что он отлично разбирает написанное.
Открыв чистую страничку, она решительно произнесла.
— Что вы хотите мне сообщить?
— О, это совершенно новый подход к делу!
— Я о «жутких сестренках». Кажется, так вы их назвали на прошлой неделе? У меня сложилось впечатление, что вы хорошо знакомы и с матерью, и с дочерью…
С момента своего возвращения со Звара Либерти чувствовала себя, как на «американских горках»: головокружительные взлеты, падения в бездну, резкие повороты, грозящие членовредительством. Интервьюировать Раша — не на сухие деловые темы, а по личному поводу — было все равно что встать в разогнавшейся коляске «американских горок» в полный рост.
Раш усмехнулся и не спеша набил трубку табаком:
— Вы правы, хотя с Китсией я не виделся уже много лет, да и не я один.
— Зато я виделась.
Кивнув, Раш указал ей на несколько пачек сигарет, разложенных на столе, и Либерти потянулась к «Кэмелу». Манеры хозяина производили на нее сильное впечатление, как и его хобби; он коллекционировал старинные русские иконы и картины великих мастеров — от Рембрандта до Раушенберга, пробегал по четыре мили в день и говорил на семи языках. Она как будто владела фактами, но если разобраться, знала о нем до смешного мало.
— Насколько я понимаю, Кит должна быть ободрена прогрессом «Последнего шанса». А в каком восторге ваша дочь!
— Я бы предпочел не поднимать сейчас эту тему и дождаться пресс-релиза.
— Вот как? А мне казалось, что все это — дело ваших рук!
— Ошибочное впечатление. Мне бы вообще не хотелось, чтобы моя дочь снималась в кино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134