Лиззи утверждала, что дров там хватит еще лет на десять, в чем Эми сильно сомневалась. Грэм таскал дрова к дому и складывал в поленницы на заднем дворе возле угольного погреба. Эми была счастлива. Ей давно хотелось пережить настоящее английское Рождество – а какое Рождество без камина с потрескивающими дровами?
Она помогла дяде снять пальто. Он снова и снова оборачивался и с каким-то ужасом поглядывал на елку.
– Зачем? Зачем нам это дерево? – спросил он, когда Лиззи исчезла на кухне. – В этом доме вот уже лет двадцать как не устраивали ничего подобного.
– Самое время восстановить забытые традиции, – сказала Эми. – Дядя Джиф, я купила украшения и надеюсь уговорить Лиззи помочь мне убрать гостиную. Ведь ты не станешь возражать?
– Девочка, ведь это твой день рождения завтра, так что я не вправе ни в чем тебе отказывать.
Эми показалось, что с момента своего прибытия в Англию она еще ни разу не видела дядю Джифа таким душкой. Она радостно улыбнулась старику, подхватывая под руку его пальто.
– А я думала, ты уже не помнишь про мой день рождения.
– Как я мог об этом забыть?
– Я только схожу повешу твое пальто в коридоре, хорошо?
Он кивнул, повернулся к огню, и взгляд его сразу померк, стал отсутствующим.
– Да, да, детка. Иди. А потом возвращайся ко мне. У меня для тебя что-то есть.
Когда она вернулась, то застала дядю Джифа стоящим в центре комнаты и подозрительно разглядывающим елку.
– Повсюду теперь будут иголки, – тоном капризного ребенка изрек он.
– Не беда, я буду подметать, как только начнут падать.
Дядя Джиф что-то еще буркнул себе под нос, затем повернулся и посмотрел на портрет Барбары Уэлдон.
Эми тихо подошла к нему. Ей казалось, что в тот момент он был погружен в свои воспоминания, и ей не хотелось тревожить его. Может быть, с грустью подумала она, он так печален, потому что у него никого нет.
Дядя Джиф опустил руку в карман и извлек оттуда маленькую шкатулку из черепахового панциря.
– Боюсь, вещица не новая. Но надо же, чтобы тебе хоть что-то напоминало об этом дне рождения.
Эми осторожно отомкнула замок и открыла крышку. В шкатулке лежала восхитительная – золото с аметистом – брошь в форме чертополоха.
– Дядя Джиф! Какая красивая! Спасибо. Он отмахнулся:
– Надеюсь, эта вещица принесет тебе удачу. – Он отвернулся и снова устремил взор на портрет. – По крайней мере, большую, чем ей.
– Это… это принадлежало?..
– Да. Барбаре.
Впервые при Эми он назвал эту женщину по имени.
– Дядя Джиф, ты вполне уверен, что хочешь, чтобы эта вещь находилась у меня? – Эми задумчиво разглядывала лежавшую на ее ладони брошь. – То есть я хочу сказать, должно быть, с ней у тебя связаны какие-то воспоминания…
– Воспоминания! – Он горько рассмеялся. – Ты права. С ней связаны воспоминания. Только я хотел бы похоронить их, Эми. Я купил это для нее, но ей она была не нужна. Она даже не взяла брошь с собой, когда уехала обратно в Шотландию.
Эми хотела коснуться его, но он отдернул руку и поспешно направился к камину. Походка его была нетвердой.
– Дядя Джиф! – вскрикнула она. – Осторожнее…
У него раскалывалась голова, а комната вращалась вокруг со страшной скоростью: мелькали стены, камин, портрет. Он снова попытался сосредоточить взгляд на портрете, откуда на него с торжествующей улыбкой взирала она. До сих пор в ушах его стоял этот ее крик: „Ты обманул меня… Я ненавижу тебя… "
Но так было не всегда.
Дункан пришел в ярость, когда однажды воскресным вечером, когда они прогуливались в Гайд-Парке, он сообщил, что хочет на месяц уехать.
– Джиффорд, ты болван, набитый дурак, если прислушиваешься к сплетням.
– Раз прислушиваюсь я, значит, прислушиваются и другие – возразил Джиф.
– Так бери пример с меня – не обращай внимания.
– Не могу. Я должен прежде всего подумать о своей карьере. Кто захочет иметь дело с таким хирургом?.. – Он смолк, затем заговорил снова в отчаянной попытке объяснить: – Выслушай меня, Дункан. Мне сорок два года. Я не могу допустить, чтобы этот скандал расползался, подобно лесному пожару. К тому же у меня есть Уайдейл. Мне обходится недешево поддерживать дом в порядке.
– Так продай его и купи квартиру в Лондоне. Джиф вздрогнул.
– Постоянно жить в Лондоне для меня невыносимо. Мне нужно убежище – уединение. Иногда на меня находит такое, что, казалось бы, плюнул на все, но стоит мне очутиться в Уайдейл-холле, и все снова встает на свои места.
– Значит, прощай дружба? – спросил Дункан Уорд, обладатель рыжей копны волос, которая весьма подходила ему по характеру. Он готов был вспылить по самому пустячному поводу, и Джиф часто спрашивал себя, что заставляет его терпеть этого несносного типа. Впрочем, он знал ответ. Разумеется, знал. Он любил Дункана Уорда…
Выход он видел в том, чтобы провести какое-то время в Шотландии, подальше от Лондона, подальше от Уайдейл-холла, пожиравшего все его заработки до последнего пенни. Необходим был перерыв, необходимо было время, чтобы решить, как остановить слухи о его сексуальной ориентации. Нельзя было жить так, как он жил все эти последние годы. Будучи врачом, он прекрасно видел, чем ему это грозит. Полным нервным истощением – и это в довершение всех остальных проблем…
Он уже останавливался на этой ферме в Пертшире прежде, но это было пять лет назад. Однако теперь он не собирался никак предупреждать о своем приезде, ни письмом, ни даже по телефону. Что-то подсказывало ему, что он все равно будет там желанным гостем, и уже предвкушал свидание с Россом и Элисон Маккензи и их дочерью Барбарой. Когда он гостил у них в тот, первый раз, между ним и Барбарой, особой непосредственной и даже взбалмошной, установились теплые дружеские отношения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105