Я действительно боюсь. Многих вещей. Больше всего я в ужасе от того, что меня могут отвергнуть. Я вдоволь насмотрелась на девчонок с разбитым сердцем, плачущих в уборной из-за того, что какому-нибудь типу вздумалось бросить их, как ненужный хлам посреди школьного буфета. И когда я гляжу на таких девчонок, храбро подкрашивающих губы и направляющихся в зал, чтобы выносить новые пытки, я им сочувствую. Правда. Но при этом не понимаю, зачем они ставят себя в подобное положение. Неужели иметь парня так уж важно? И за это платить отвращением и болью каждый раз, когда видишь, как он обнимает другую девушку? По мне, так не стоит.
Мама часто называет меня «опунцией». Она имеет в виду, что я никого не подпускаю к себе слишком близко. Про опунцию — это из «Популярной психологии». Я постоянно говорю маме, что терпеть не могу популярную психологию. Она обезличивает всех, приклеивая четкие ярлыки, как будто это не люди, а всего-навсего коробки с тампонами или одноразовыми лезвиями. А мы ведь все разные, каждый со своими причудами. Зачем же сводить наши жизни к определению в словаре Вебстера?
Как сказал Кейн, я изрядно парализована страхом. А кто не боится?
— Боюсь, говоришь? — я, прищурившись, разглядывала Кейна.
Он только что закончил трехмесячную практику в ближайшем питомнике, в котором разводят рождественские елки. Я не могла не заметить, что посадка деревьев сделала чудеса с его бицепсами и грудными мышцами. Вот бы преподавание танцев в стиле джаз кучке десятилетних детишек могло так же улучшить качество звучания моего мага!
Кейн серьезно кивнул:
— Посмотри на себя. Тебе семнадцать, а ты никогда еще не влюблялась. Ты что, собираешься в выпускной год оставаться одна?
Так, пора переводить стрелки на него.
— А ты, Кейн? У тебя бесконечная вереница подружек, такое впечатление, что ты подцепляешь всех без разбору. Неужели, целуясь с очередной из них на заднем сиденье машины, ты не чувствуешь себя одиноким?
— Я, по крайней мере, хоть стараюсь не быть в одиночестве.
— Это я стараюсь, — категорично сказала я. — Просто у меня не получается.
Кейн засмеялся.
— Ты так поглощена этим, что у тебя под носом может на белом коне проскакать отличный парень, а ты позволишь ему проехать мимо.
— Ничего подобного, — ответила я.
К сожалению, чем дольше длился разговор, тем сильнее я ощущала, что Кейна понесло. Я мечтала, чтобы он поскорее добрался до сути и дал мне спокойно съесть мой бутерброд с котлетой.
— Докажи это, — заявил он.
— Доказать — что? — я уперлась взглядом в землю, размышляя о том, как бы поскорее закруглиться. Может, отвлечь его анекдотами о десятилетних девочках, которых я учила танцам этим летом? Что угодно, только бы направить мысли Кейна на что-нибудь нейтральное.
— Продемонстрируй мне, что ты на самом деле хочешь влюбиться.
— Как?
— А как ты думаешь? Влюбившись, естественно.
— Кейн, это совсем не то, что получить пятерку по истории. Я же не могу просто взять и влюбиться.
— Откуда ты знаешь, если никогда не пробовала?
Да что же это такое! Кейн не отставал, и я почувствовала, что краснею. Ему нравится, когда я смущаюсь. Почему-то он считает, что это очень мило. Я же нахожу это унизительным. Я откусила бутерброд и включила плейер. Если я перестану обращать на него внимание, ему надоест и он отвяжется.
Кейн потянулся и стащил с меня наушники. Я слышала приглушенный и какой-то металлический голос Ареты Франклин, доносившийся из них.
— Я серьезно, Делия. Попробуй влюбись. Слабо?
Поменяться с Кейном ролями не удалось. Непостижимым образом это обернулось против меня. Но какой у меня был выбор? Я сделала еще одну отчаянную попытку:
— Ладно. Но и ты тогда тоже. Но я говорю не о каком-нибудь двухнедельном романе с официанткой из пиццерии. И не о нескольких свиданиях с этой Сарой Фейн — капитаном болельщиков. — «Ну держись, — подумала я, — уж я поставлю тебе условие». — Имеется в виду, что ты должен найти родственную душу.
Он пожал плечами:
— О'кей. По рукам.
— Что?
Я не ожидала, что он согласится. Думала, он отделается какой-нибудь шуточкой, которая сведет всю дискуссию на нет, сделав ее бессмысленной.
— Я бросил вызов тебе. Ты бросила вызов мне. Выигрывает тот, кому удастся влюбиться.
По выражению его лица ничего нельзя было прочесть, и я все еще надеялась, что это шутка.
— Ты правда хочешь поспорить, кто из нас влюбится?
— Почему бы и нет? — он скрестил руки на груди и казался удивительно самодовольным.
Совершенно неожиданно идея мне начинала нравиться. Возможно, Кейн прав. Может, действительно пора Делии Бирн показать ребятам — или хотя бы одному парню — в школе Джефферсона, чего она стоит. Если сваляю дурака, то в наихудшем случае я прострадаю до конца выпускного года, ну и не буду появляться на вечеринках. А может быть, и вообще перестану на них ходить.
Но если уж отдаваться этой сумасшедшей затее Кейна, то мне бы хотелось, чтобы ставки были высоки. Я не собиралась за здорово живешь разбивать свое сердце просто потому, что так сказал Кейн.
Я медленно кивнула:
— Ты прав.
— Думаешь? — в первый раз его голос прозвучал не совсем уверенно.
— Не сомневаюсь. Только давай заключим пари.
Глаза Кейна загорелись. Он обожал всяческие пари.
— Заметано. Дэл. Но чур не мелочиться.
Я выпрямилась.
— Есть какие-нибудь идеи?
— Тот, кто проиграет, в течение месяца кормит победителя завтраками.
Я покачала головой. Спорить — так по-серьезному. Если выигрыш кажется незначительным, то мы оба можем бросить эту затею и остаться при своем.
Кейн попытался придумать что-то еще.
— А как насчет того, чтобы проигравший целый год раз в неделю убирал комнату победителя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44