Я женщина честная, пять благодарностей. А вы сразу
в трусах. Сначала чаю поставлю. Ух ты! У вас брюква имеется! Сделаю яичницу с
брюквой. Это полезно. А для мужчины вообще! Скушаете и на меня бросаться
начнете! А зовут меня Мария Ивановна!
Как ни странно яичница с брюквой оказалась приличной, к тому же Штукин опять не
поужинал.
-- Ну вот, накормила. Это мой долг. Пожалуй, пойду, пока с брюквы на меня не
набросились! -- Мария Ивановна шагнула к балкону.
-- Нет, нет! Прошу сюда! -- Штукин галантно распахнул дверь. И тут, как нарочно
на площадку выскочила соседская собака с хозяином и замерли в стойке,
принюхиваясь в четыре ноздри, не сводя глаз с дикой пары: Штукин в трусах и
румяная коротышка в тулупе. Покраснев до колен, Штукин захлопнул дверь:
-- На ровном месте застукали, сволочи!
-- По-моему, вы меня опозорили, -- прошептала дворничиха.
-- Чем же это? Вот вы меня опозорили, факт! Как докажу, что между нами ничего
не было, как? Раз ночью в трусах рядом с бабой, -- скажут, развратник!
Дворничиха, сыпанув под себя песку, грохнулась в полный рост и зарыдала.
Крохотная такая дворничиха, а ревела как начальник РЖУ.
Опасаясь, что ворвутся собаки с соседями, Штукин, нагнувшись к лежащей, одной
рукой гладил дворничиху по голове, второй сжимал ее горло:
-- Тихо! Миленькая моя! Заткнись! Люди спят! Что теперь делать?! Не жениться
ведь...
Мария Ивановна, оборвав рев, вскочила и, шмыгнув носом, прошептала:
-- Я согласная на замужество. Ой, полпятого! Скоренько спать! Теперь это наш
долг! Да вы еще после брюквы! Я вас опасаюсь! -- дворничиха хохотнула и, скинув
тулуп, прыгнула в постель, где исчезла.
Как бы вы поступили на месте Штукина? Устроить в пять утра жуткий скандал,
соседей порадовать? Глупо. Штукин, как воспитанный человек, решил по-хорошему
лечь с дворничихой, а вот утром выставить невесту за дверь, чтобы ноги ее не
было!..
Он проснулся полвосьмого от звонка будильника. Оказалось, Марья Ивановна ушла
по-английски, не попрощавшись, прихватив с холодильника десять тысяч.
Ложась спать полпервого, Штукин снова заклеил дверь на балконе, радуясь тому,
что свободен, но чуточку было и жаль. Дворничиха хоть и небольшая, но оказалась
на редкость вся миловидная.
В два часа ночи с балкона настойчиво постучали. Штукин проснулся и, проклиная
всех дворников мира, отодрал свежезаклеенную дверь. Марья Ивановна подпрыгнула
и повисла на шее:
-- Волновались, что не приду? Сейчас яишенку с брюквой изображу, потерпите.
И Штукин начал терпетъ.
Марья Ивановна ежедневно устраивала генеральные уборки. Жилье блестело,
сверкало, и казалось Штукину, что он не дома, а в гостях и все время тянуло
уйти. Марья Ивановна готовила всевозможные блюда, обязательно с брюквой, очень
полезной для мужчин, а сама по ночам исчезала с ведерком песка, говорила: пошла
по балконам.
-- Береги себя! -- бормотал вслед Штукин, в глубине души надеясь на чудо, вдруг
сорвется с балкона и вниз! Но увы, Марья Ивановна соблюдала технику
безопасности и каждый раз возвращалась цела, невредима. Мало того, на пасху
привезла откуда-то пару родителей.
-- Не обращайте внимания, они тихие, им недолго осталось, потерпите.
Старики смущенно лузгали семечки, привалившись к тахте. Старость надо уважать,
куда денешься? Пусть живут, тем более много места не занимают.
Тесть относился к Штукину уважительно. Когда тот садился за диссертацию, тесть
залезал на стол, располагался под лампой и, посасывая трубочку, крутил головой:
"Ну ты, грамотей!" Курил тесть собственный самосад, на редкость вонючий и
стойкий. Поначалу Штукин кашлял до слез, но постепенно привык, и без этого
запаха ему не работалось. Теща попалась на редкость болтливая, все
рассказывала, как в детстве упала в колодец и оттого не росла. Рассказывая,
теща ревела. А поскольку у нее был крепчайший склероз, отревевшись, начинала
историю заново. И так каждый день. Откуда она брала столько слез, одному богу
известно!
Тесть был мужиком хозяйственным. Спали все на одной и той же тахте, но старики
в ногах -- поперек. Чтобы не смущать молодых, тесть смастерил фанерный щит с
фигурной резьбой и укреплял его на ночь. Штукину приходилось подтягивать ноги,
но куда больше неудобства доставлял храп стариков, слаженно высвиставших до
утра что-то похожее на "Эй, ухнем!"
Как честная женщина, Марья Ивановна ровно через девять месяцев принесла двух
малышей. По правде говоря, они не столько были похожи на Штукина, сколько на
Гвоздецкого, циркового акробата, который жил двумя балконами выше. Но детишки,
чьи бы ни были, всегда в радость, пока не знаешь, в кого они вырастут.
Мальчишки пошли, очевидно, в мамочку. Еще шепелявить толком не научившись, они
самозабвенно играли в дворников. Поднимали пыль детскими метелками, пол
посыпали песком, протирали все тряпкой, в которую превратили трусы отца, и
орудовали так весело, что Штукина тянуло броситься из окна. Он надеялся, пацаны
все уберут, выметут и успокоятся. Но теща обеспечивала фронт работ. Бедняга
роняла и била что попадалось под руку, да еще поливала слезами, бубня
бесконечную сказку с колодцем. Малыши ползали за старушкой как грузовички за
снегоуборочной машиной и без конца убирали...
Марья Ивановна радовалась: "Если бы не дети, была б кругом грязь!" Штукин
возражал: "Если бы не мать твоя, убирать было бы нечего!"
По ночам Марья Ивановна заставляла гладить свой круглый животик, она опять
кого-то ждала.
В назначенное время Марья Ивановна принесла новую двойню. Вместо чепчиков
детские головки украшали сияющие медные касочки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27