Нету удостоверения - нету личности. Вот так-то!
Я понимаю: муж завтра улетает в Кишинев, справку должен отвезти, а то
не пропишут. Не пропишут. Я тебе точно говорю: не пропишут. Там же такие
люди, они будут человека гонять в Кишинев и обратно, как пацана. Им нап-
левать на время, деньги, нервы. Им наплевать, женщина-мать столько еха-
ла, еле отпросилась, стоит тут, дрожит как мокрая курица, а все сидят.
Встать! Женщина-мать перед вами стоит, мокрая курица, никто место не ус-
тупит. Встать!
Садись, распакуй Глеба Семеновича, упарился. У-тю-тю! Кормить не по-
ра? У тебя молоко есть? Если кончится, вот боржом. Молоко с боржомом от
простуды хорошо, а он кашляет. Один мальчик вот так кашлял, кашлял и...
ну, ладно!
Ты не представляешь, как тут крутишься. Зрачки квадратные! И голова
тоже. В день до двухсот справок опечатываю. Уже могу, смотри: одной ру-
кой четыре печати одновременно и все - в десятку! Могу с закрытыми гла-
зами! Могу стоя! Лежа! С колена! В темноте попаду. Мне одно скажи: чет-
ный, нечетный.
Глеб Семенович смеется. Печать хочет. На, поиграй! С детства надо
приучать по четным - за круглой, по нечетным - за квадратной. Видишь,
Глеб Семенович, как люди в очереди сидят? Вырастешь - сам сядешь! Вон
дядя седой в очках, видишь, щечка у него - тик-так, дергается - тик-так,
как часы... Чего-то у него отстают. Помню, когда первый раз пришел за
справочкой, ноздри раздувал, слышь, мамаша, землю рыл. Что ты! Ну я его
осадил, я его стреножил, я его до нормального состояния довел. Спесь-то
сбил. Не сразу, года три выпендривался, пену пускал, удила грыз. А счас
на пенсию вышел, тихий-тихий. Книги читает. При мне тут всего Достоевс-
кого прочитал.
Ну что ты плачешь, сердце мне разрываешь? Хочешь, с тобой зареву? Я
все понимаю, но порядок должен быть, порядок. Черт бы его подрал! Справ-
ка - это же... понимаешь? Это все! Как доказать, что ты жил? Справка.
Проживал там-то тогда-то. Убыл, прибыл, состоял, принимал, прописался,
выписался... О! Глеб Семенович выписался... Не утерпел. Эх, ты! Вон гля-
ди: дяди, тети сидят месяцами, терпят. Терпеть надо, Глеб Семенович!
Мамаша, не реви! Я понимаю: десять месяцев ехала, ребенку два часа, я
понимаю. Но что я могу сделать? Порядок такой.
Не могу видеть, как ты с ребенком мучаешься. Не могу! Ну ладно. Так и
быть. Смотри, что я делаю. Но только... тсс... Ради тебя. Ради Глеба
твоего Семеновича. Давай справку. (Ставит печать.) Никому еще в четный
квадратную не ставил. А тебе поставил. Кладу ее сюда. Приходи завтра в
любое время отдам. Ну чего у тебя слезы круглые капают? Круглые по чет-
ным, квадратные по нечетным. Глеб Семенович, ты это с молоком матери,
будь любезен...
Муха
Старая муха самоотверженно билась башкой о стекло. Наверно, часа пол-
тора. Отлетала назад, разворачивалась и, свирепо жужжа, бесстрашно шла
на таран.
По другую сторону окна, там сидела молодая, зеленая еще муха и полто-
ра часа, затаив дыхание, глядела на то, что делает старая. Правда, моло-
дая никак не могла взять в толк, зачем пробивать головой стекло, когда
рядом открыто окно настежь.
Два часа героически сражалась старая муха. Уже стекло вроде дрогнуло,
но и муха упала без сил. По пластунски добралась до открытого окна, пе-
ревалилась на карниз, где и раскинулась, дергая лапками.
Молодая муха подбежала и робко спросила:
- Простите, что отрываю, если не секрет, зачем биться головой о стек-
ло, когда рядом открыто?
Старая муха ответила, еле двигая челюстями:
- Глупая ты. Оттого что молодая. В открытое окно любой дурак вылететь
может. Ну а радости-то? Влетел, вылетел, влетел, вылетел. Разве живем
ради этого? А вот ты поработай своей головой, пока не распухнет, пока
пол с потолком не сольется! И когда жужжать уже нечем, вот тут и ползешь
туда, где открыто. Если б ты знала, как мне сейчас хорошо!
Молодая муха старалась не смотреть на распухшую голову старой, а та
продолжала:
- Мой папа всю жизнь бился головой о стекло. Мама покойная билась. И
мне завещали: только преодолевая трудности, почувствуешь себя человеком!
Поняла?
Вон окно, начинай!
Под лютню
Бунькин бродил по универмагу, смотрел, трогал, спрашивал цену и шел
дальше.
В отделе грампластинок, увидев симпатичную продавщицу, он задержался.
Облокотившись о прилавок, Бунькин под музыку разглядывал девушку, пока
ее не позвали: "Лизанька, на минутку!" Продавщица красиво двинулась в
сторону, всей фигурой попадая в такт музыки.
Провожая ее глазами, Бунькин увидел на конверте для пластинок знако-
мую картину: старинный молодой человек играл на чем-то деревянном. На
столе стоял роскошный букет и аппетитной горкой лежали фрукты. "Лют-
нист!" - радостно опознал Бунькин. Художник был, кажется, итальянец с
украинской фамилией на "о", но не Тинторетто.
Продавщица вернулась. "Взглянуть можно?" - спросил Бунькин, показывая
на конверт. "Стерео", - донеслось из продавщицы.
- А что там?
- Я же сказала - "стерео"! Платите четыре рубля за комплект. Осталось
три штуки.
Бунькин заплатил и подал чек. Девушка протянула ему пакет. Дома, ра-
зорвав бумагу, Бунькин увидел два конверта для пластинок. На каждом был
нарисован "Лютнист".
В первом конверте было пусто. Во втором лежал листок бумаги.
"Для получения наилучшего стереоэффекта, - читал Бунькин, -
1. Источники расположите на расстоянии около двух метров.
2. Сядьте посередине.
3. Голову поместите параллельно источникам.
4. Желаем приятного путешествия в эпоху Возрождения!"
Бунькин треугольником отмерил два метра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142