– А что там?
– Я же сказала – «стерео»! Платите четыре рубля за комплект. Осталось три штуки.
Бунькин заплатил и подал чек. Девушка протянула ему пакет. Дома, разорвав бумагу, Бунькин увидел два конверта для пластинок. На каждом был нарисован «Лютнист».
В первом конверте было пусто. Во втором лежал листок бумаги.
«Для получения наилучшего стереоэффекта, – читал Бунькин, –
1. Источники расположите на расстоянии около двух метров.
2. Сядьте посередине.
3. Голову поместите параллельно источникам.
4. Желаем приятного путешествия в эпоху Возрождения!»
Бунькин треугольником отмерил два метра. Поставил конверты на тумбочки. Сам сел посередине на стул. И, уставившись в стену перед собой, стал слушать.
Стереоэффект был удивительный! Сначала наверху спустили воду. Потом слева послышался детский смех. Внизу ударили в литавры или упала кастрюля и кто-то выругался красивым баритоном. После этого забарабанил по стеклу дождь и заныла скрипочка.
Бунькин, как зачарованный, смотрел в стену, чувствуя необъяснимое волнение. А тут еще вступил рояль! Откуда-то сверху, где в первой части спускали воду.
Теперь это была гамма до диез мажор. Бунькин слышал ее не в первый раз, но почему-то к горлу подступил комок. Бунькин зажмурился, чтобы глаза отдохнули от рябящей стены, и подумал: «Великая вещь – искусство! Ни от чего я так безумно не отдыхаю, как от него. – Он сжал затекшие пальцы левой ноги. – И как я раньше жил без всего этого?! Без Стравинского! Без Сезанна! Без Фолкнера!
Читать его тяжело, но когда прочтешь, – такое облегчение!» Тут Бунькин услышал новый звук. Он открыл глаза. Звук шел справа. И слева. Это была наверняка не скрипка. И не электробритва. Бунькин начал вертеться на стуле туда-сюда и ахнул, увидев, как лютнист на левом конверте пощипывает струны. Его коллега на правом конверте делал то же самое. Звучала лютня!
Казалось, лютнисты щиплют не струны, а Бунькина, потому что по коже забегали восхитительные мурашки. А тут еще продолжал заливаться рояль наверху, ныла скрипочка под дождем и чей-то красивый баритон не то ругался, не то пел что-то знакомое.
Вспомнив про инструкцию, Бунькин повернул голову параллельно конвертам и снова уставился в стену. И действительно, именно при таком расположении головы, глядя на обои, слушая лютню, он полностью ощутил красоту картин великого итальянца с украинской фамилией на «о». Бунькин почувствовал запах цветов, нарисованных на конверте, и вкус сладких груш. Вот это был стереоэффект!
Бунькин подумал, что со временем можно будет собрать неплохую коллекцию картин.
Он представил, как гости сидят и восхищенно смотрят в затылок друг другу, любуясь стереокартинами, висящими по бокам. …Прошло часа два. Два часа необычного общения с искусством! Появилась приятная усталость, будто обежал весь Эрмитаж. Хотелось встать, потянуться, но было неловко перед играющими лютнистами. Чувство было примерно такое, как в музее, когда, рассматривая полотно, не отходишь от картины раньше других, чтобы окружающие не подумали, будто ты не понимаешь в живописи.
Бунькин вспомнил, как однажды чуть с ума не сошел, когда с одним идиотом кружил около картины, заходил и справа и слева, подходил, отходил, а тот за ним – шаг в шаг! Боялся показаться менее интеллигентным, скотина. Хорошо, в семь часов дежурная выгнала обоих.
Но вот кончился дождь. Захлопнули крышку рояля. Перестали вибрировать лютни, и женский голос наверху сказал: «Ну вот, теперь в комнате порядок. Пойди пылесос вычисти». Стало тихо. Бунькин встал, потянулся и пошел разогревать чай.
Через неделю Бунькин заглянул в отдел грампластинок. Продавщица все так же, не мигая с того дня, смотрела поверх покупателей. Бунькин кашлянул и сказал:
«Девушка, большое спасибо за лютнистов. Получил огромное наслаждение.
Новенького ничего нет? " – А-а, – вздохнула продавщица. – Наконец-то. Возьмите. – Она достала из-под прилавка пакет.
– Что это? – насторожился Бунькин.
– В тот день накладка вышла: прислали пустые конверты, пластинки подослали только на этой неделе. А мы в тот день тысячу пустых конвертов продали. И хоть бы кто за пластинками вернулся! Вы первый.
– Да-да, конечно, – бормотал Бунькин, – а что на пластинках?
– Итальянская музыка эпохи Возрождения.
«Прекрасно», – думал Бунькин, быстро шагая по улице. Он представил, как под настоящую музыку Возрождения в окружении двух лютнистов смотрит в стену…
Стереоэффект должен был получиться потрясающий.

Не порть людям!

Достаточно. Остальные куплеты я помню. Как бы вам это объяснить?.. Хочется больше оптимизма, жизнеутвердительности, я бы сказал. Нам песня строить и жить, что делает? Помогает! Без песни было бы вокруг «до чего же хорошо кругом»?
После хорошей песни у людей чешутся руки. А после вашего произведения я не знаю, что у них будет чесаться. Просто не знаю. Искусство должно быть ясным, как сталь.
Что вы заладили: «Это – траурный марш». Я слышу, слышу. У меня отличный слух, иначе мне бы не доверили руководство этим участком музыки.
Будут играть на похоронах? Замечательно. Нам нужны современные жизнерадостные похоронные марши. Но почему все так грустно, а? Что вам навеяло? Друг умер? Ну?
А почему марш такой невеселый? Отчего во всем видите только плохое? Похороны?
Собрались родные, близкие, в кои-то веки все вместе, а вам обязательно надо испортить людям настроение, да?
Не порть людям, не порть! Ваша задача – улучшать. А портить – не порть.
Давайте-ка еще глянем, где ошибочка. Сыграйте, сыграйте. Так, так… Стоп! Что надавили? Вот эту, черненькую? А зачем? Как ее?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32