А я думал, ты человек интеллигентный, Григорий Тимофеевич.— Вывел ты меня из терпения, Михаил Макарович. Вывел окончательно! — поднялся тот.— Ладно! Кто старое помянет, тому глаз вон!— Хватит пустых разговоров! Есть что сказать — говори. Нечего — отправлю тебя назад, в камеру. А потом…— Погоди, погоди. Я же все понимаю. И то, что ты мне эту штуку показал, — смотритель кивнул на сейф, — пыльную и страшную, понимаю, что она против меня работает.— Конечно. Зато на меня. То есть на закон, — веско сказал следователь.— Я готов давать показания про находку.— Дать показания по делу о пропавшем профессоре Сомове, — уточнил следователь.Родь пожал плечами:— Я не знаю, как оно у вас называется, это дело. Профессора или доктора наук. Мне не важно. Мне важно рассказать про себя.Да, и в первую очередь — как этот рюкзак оказался в твоем доме, Михаил Макарович. И не просто в твоем доме — в тайнике, который ты сделал, чтобы в прямом смысле слова замуровать улики!— Только знаешь чего я опасаюсь, Григорий Тимофеевич? — спросил смотритель.— Ты чего-то опасаешься? — Следователь удивленно поднял брови.— Да. Я сейчас тебе все расскажу, а ты подкинешь мне еще какие-нибудь улики, до кучи, так сказать, обвинишь меня во всех смертных грехах, и буду я отвечать и за свои проступки, и за чужие…— Об этом можешь не,, волноваться. Я во всем разберусь тщательно.. — Нет, я тебе не верю. Потому что ты меня ненавидишь, — покачал головой смотритель. Следователь подтвердил:— Да, не люблю я тебя, Михаил Макарыч, ты прав. Но я тебя уверяю, что личные чувства не помешают выполнить свой гражданский и служебный долг.Смотритель отмахнулся:— Я не рыцарь, чтобы слову верить. Да и ты… не граф. Я предлагаю другой вариант общения. Я отдаю тебе в руки все, что у меня есть в доме. Все, что ты посчитаешь уликами. А потом тебе все расскажу, как на духу… Но это произойдет только в том случае, если будут понятые и все происходящее будут снимать на камеру.— Публичный обыск и публичное признание, — понимающе кивнул следователь.— Да, именно!Буряк, подумав, ответил:— Не вижу резона отказывать тебе в этой просьбе… Но это лишь утроит внимание к твоей персоне, Родь.Смотритель пожал плечами: мол, этого-то я не боюсь.— Уведите заключенного! — крикнул в коридор следователь.У порога смотритель оглянулся:— Ты подумай, Григорий Тимофеевич, подумай! Через некоторое время в камеру к смотрителю пришел Марукин. Он убедился, что его никто не подслушивает, и спросил:— Ну, что?— Мне кажется, он клюнул.— Это хорошо, — обрадовался Марукин. Родь шепотом продолжал:— Теперь слушай. Передай Леве, чтобы действовал по плану Б. Когда все случится — а про время он от тебя узнает — пусть ждет меня у северного входа. Деньги, документы, смена одежды. Ясно?— А в себе-то ты уверен? Что все получится? Ведь бежать таким образом — тройной риск.Смотритель усмехнулся:— А мне нечего терять, поэтому я ничего не боюсь. Марукин недоверчиво посмотрел на него:— Так уж и нечего? А деньги?— Деньги для тебя стимул, Юра. А мне нужно восстановить справедливость. Ладно, я тут написал Леве — передай сегодня же. — И смотритель протянул листок Марукину. Марукин взял листок, понимая, что сложная игра, которую он затеял, продолжается.Поразмыслив, Полина все-таки решила, что Катя была вместе с Алешей не случайно. Она поделилась своими сомнениями с Буравиным:— Виктор, я хочу тебе сказать одно: твоя дочь подстроила, организовала отвратительную ситуацию. Она рассорила Машу и Алешу.— Ты говоришь о ней, как о законченной интриганке! — отмахнулся Буравин.Полина настаивала:— Я не знаю, законченная она или начинающая, но ведет себя Катя отвратительно. Мало она сталкивала нас всех лбами в прошлом. Но сейчас… сейчас ее поведение выходит за рамки дозволенного!— Подожди, остынь, — попросил Буравин. — Давай не будем вспоминать все прошлые Катины грехи. Лучше сконцентрируемся на настоящем. Только так я смогу во всем разобраться и помочь детям.— Хорошо… Я расскажу тебе все, что знаю. Машу я встретила на улице, она убегала вся в слезах. И Алешка говорит, что теперь не знает, как все исправить! Но он-то считает случившееся недоразумением. А я уверена, что все было подстроено специально.Буравин посмотрел на нее строго:— Что специально? Сердечный приступ?— Ну, нет… Приступ придумать невозможно. Хотя довести человека до стресса… я не знаю. Я только знаю одно — не просто так и не случайно Катерина оказалась в квартире, где Алешка собирался побыть с Машей.Буравин хмуро напомнил: — Я же пообещал, что разберусь.— И чем скорее это произойдет, тем лучше. Буравин не стал возражать, он взял в руки телефон и набрал номер:— Алло! Катя, мне нужно с тобой поговорить. Нет, не по телефону. Зайди ко мне обязательно. Я денег тебе с мамой дам.Катя стояла с веником и ворохом лепестков, превратившихся в горку мусора:— Зачем, папа? Мне сейчас не до встреч. Нет настроения.— Надо. Я сказал — надо. Обязательно.— Но зачем? Ты можешь сказать по-человечески?— Во-первых, я передам деньги маме. Во-вторых… нам надо поговорить.— Именно сейчас?— Немедленно!Вскоре Катя была на месте: Полина и Буравин услышали звонок — и Буравин пошел открывать. Вернулся он с Катей. Полина демонстративно ушла в другую комнату, сухо кивнув Кате.— Здравствуйте! Не очень-то приветлива со мной Полина Константиновна! — поджала губы Катя.— Здравствуй, дочь. Полина имеет на то основания. Катя дернула плечом:— Ладно, я знаю, что она меня не любит! И не хочу переживать по этому поводу. Давай деньги, и я побежала!— Подожди. Я хочу узнать, что произошло вчера у Алексея?— Тебе, наверное, Полина Константиновна все рассказала, — холодно ответила дочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111