— Ты что, Костя! Как ты себя ведешь! Вышел из-за стола, нагрубил маме…— Катя, мне неприятен этот разговор о деньгах! — возмутился Костя.— Нужно вести себя как положено!— Кем положено? И куда? Тебе не кажется, что вопросы о деньгах задавать бестактно?— Нет, не кажется. Я на самом деле хочу огромную, пышную свадьбу, о которой будет говорить весь город, — сообщила Катя.— Тогда этот вопрос должны решать родители. Соберутся за одним столом, поговорят, решат, какая должна быть свадьба у их детей. И как ее устроить, — предложил Костя.— Костя, ты что, не понимаешь? — изумилась Катя.— Чего я не понимаю?— Что теперь ни твои, ни мои родители уже никогда вместе не соберутся? Наши с тобой мамы терпеть друг друга не могут. Отцы разошлись и как друзья, и как партнеры. Ты что, не обращаешь на это внимания?— Даже если и обращаю, то что? — не понимал ее Костя.— А то, что моя мама ранена в самое сердце. И теперь важно, чтобы мы с тобой создали для моей мамы такую обстановку, в которой она могла бы забыть о разрыве с папой.— Но я не психолог, чтобы создавать комфортную обстановку, — буркнул Костя.— Лучшая психотерапия — это стабильная, налаженная жизнь, — рассудительно сказала Катя.— Что-то я не пойму. При чем здесь твоя мама, если мы говорим о нас с тобой?— Потому что отношения тещи с зятем — это классика жанра, — улыбнулась Катя.— Но ты же другая, ты не думаешь о деньгах так же, как твоя мама? — с надеждой спросил Костя.— С чего ты взял? Я с мамой абсолютно во всем согласна! — ответила Катя, лучезарно улыбаясь. Костя сник. * * * Самойлов находился все в том же состоянии беседы с собственным отражением в зеркале. Несколько пустых бутылок сиротливо валялись у кровати, а новая, еще не опорожненная, стояла рядом с ним на расстоянии вытянутой руки.— И главное, Борис, все — такая банальщина, — жаловался Самойлов своему не менее пьяному, чем он, собеседнику. — О чем сейчас ни подумаю — уже сказано. И написано. Пить или не пить. Быть или не быть. Фу, аж противно. Ведь козе понятно: конечно, пить. И конечно, не быть. Зачем быть, если… вот. Извини, больше не буду о больном. Молчу, молчу…Самойлов налил, немного пролив, священную жидкость и выпил.— Я сейчас ведь что делаю? — Самойлов внимательно выслушал ответ зеркала и усмехнулся. — Нет, неправильно. Ничего я не праздную. Я поминаю. И их всех… поминаю! Лихом — не буду, ладно. А попрощаться надо, по-человечески… Ирину вот только жалко. Че я, дурак, в молодости-то не разглядел? Полина, Полина… Иришка-то — она же цветочек. Надо было подождать чуть-чуть… И жизнь повернулась бы иначе… Эх… Ну ее к чертовой бабушке, такую жизнь! Ни любви, ни дружбы, ни чести, ни совести… ни у кого! А ведь как они все притворялись, Боря! Тьфу!Он снова выпил и совсем обмяк, но стал себя подбадривать:— Нет, Боря. Ты, пожалуйста, на бок не вались. Надо довести начатое до конца. Начал — доводи.Сказал — сделай. Хоть умри! Умри и сделай, вот смысл-то где! Ух!Самойлов посмотрел в зеркало и печально подвел итог:— Вот так и соображаем на троих. Я, ты и… снова я. Самойлов не слышал, что звонок входной двери заливается уже несколько минут. Это звонил Алеша. Устав ждать, он открыл дверь своим ключом и зашел в квартиру. Дом был невероятно тих.Алеша открыл дверь спальни и увидел, что на кровати в какой-то неестественной позе лежит Самойлов.— Папа, папка, что с тобой? — заволновался Алеша. — Папа! Папа! Почему ты молчишь?Он стал трясти отца, пытаясь привести его в чувство, но это ему не удавалось. Из-под ног покатились пустые бутылки.— Ты что, отец? Ты пьян? — Ответа не последовало.Алеша понимал, что надо остаться с отцом и проследить, чтобы все было в порядке. Он позвонил Маше:— Маша! Машенька! Ты извини, но у меня возникли некоторые осложнения.— Что случилось, милый? — заволновалась Маша. — Какие осложнения? Что? Ты не можешь говорить прямо? Ты передумал на мне жениться?— Что ты, глупенькая. Как ты —могла так подумать! — Алеша помолчал и добавил: — Но я не смогу с тобой поехать в институт.Через некоторое время Самойлов уже сидел на кровати с мокрым полотенцем на голове и морщась пил приготовленный Алешей антипохмельный напиток.— Ты что, отец? Напугал меня до смерти, — упрекнул Самойлова сын.— До смерти, говоришь? А мне, сынок, жить и не хочется.— Не говори так!— Почему не говори? Почему я не могу сказать то, что я думаю!— Потому что думать так тоже нельзя. Ты что? Оказывал мне поддержку в трудный момент, говорил, надо быть сильным… А сам?— А сам — упс! — развел руками Самойлов.— Нет, так не годится, — покачал головой Алеша.— Мне незачем жить! — обреченно заявил Самойлов.— Неправда! У тебя есть ради кого и ради чего жить, — возразил ему сын.— Алешка, — всхлипнул Самойлов и полез обниматься. Алеша аккуратно отстранил отца.— Папа! У тебя есть я, есть Костя, твои дети. Даст Бог, скоро будут и внуки. Ведь я женюсь, и Костя — тоже.— Да, да. С детьми, это… ты правильно. Обычно так и происходит после свадьбы, — согласился Самойлов.— Но ты и про свою личную жизнь не забывай.— Ты имеешь в виду Ирину?— Да. Ты ведь говорил, что будешь ждать ее.— Да, да… Ирина, есть ведь Ирина, — вдруг вспомнил Самойлов.— Папа! Ты сумеешь полюбить Ирину или встретишь другую женщину. Жизнь с уходом мамы не заканчивается.— Да! Ты прав, сын! — с энтузиазмом подхватил Самойлов, — С уходом жены жизнь только начинается!Но энтузиазма хватило ровно на эту фразу, после чего Самойлов вновь загрустил:— Ты знаешь, сынок, мне кажется, что Ирина, на самом деле, меня не любит. У нее так, детские фантазии…— Папа! Как ты можешь! Ты же ей пообещал!— Это да. Я всегда держу свое слово. Но понимаешь… Ее влюбленность — это было… как тебе объяснить… соперничество с сестрой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111