Спасибо и за то, что не вызываю ни в ком отвращения. Но иногда случались мгновения, когда я начинала чувствовать свою «среднесть» с удвоенной силой. Как, например, сейчас. Я стою, держась за ручку двери в кабинет, не в силах оторвать взгляд от Алениных нейлоновых ног, не просто переступающих по ковровому покрытию коридора, но как бы пританцовывающих, как вдруг… Боковым зрением я замечаю какое-то движение слева от себя и тут же слышу:– Что с вами?Поворачиваю голову и… утыкаюсь взглядом в М.А. Он озабоченно смотрит на меня:– У вас все в порядке?Любопытно, какое нужно иметь выражение лица, что тебе задали такой вопрос? Но ведь не спросишь же его. А он стоит и явно не собирается никуда уходить. Неплохо бы быстро собраться с силами и выдать обычную безмятежность, но – к черту! Имею я право быть в плохом настроении? Имею. И я отвечаю:– Не очень.Он удивляется. Поднимает левую бровь, хмурится.– Необычное явление для вас, – замечает М.А. – Я думал, у вас всегда все о'кей.Издевается? Нет, смотрит чуть ли не с сочувствием. И спрашивает заботливо:– Что-то случилось?Я вздрагиваю. Что это? Дежа вю? Это ведь уже было в моей жизни. Пятнадцать лет назад. Я ежусь под его испытующим взглядом. Опускаю глаза и бормочу:– Нет, все нормально. Так, настроение… Извините, – и перешагиваю порог своего кабинета, – мне пора.– Да-да, разумеется. – Лицо его становится непроницаемым, он кивает и быстрым шагом уходит. Глава 8 «Жизнь – несправедливая штука», – думаю я, вырисовывая на стене орхидею. Орхидея получается не очень убедительной, точнее, не такой, какой задумывалась, хотя, если взглянуть на нее с точки зрения кубизма, что-то в ней все-таки есть. Да, жизнь определенно имеет перекос. Алена тому – живое свидетельство. Что-то я слишком много думаю о ней. И не удается этого не делать, как ни старайся. Даже испытанные способы восстанавливать душевное равновесие не помогают. Надо бы придумать себе сегодня какое-нибудь интеллектуальное занятие, чтобы вытеснить из головы ненужные мысли – хотя бы на время. Рисование орхидей – дело, безусловно, увлекательное, но голова-то при этом свободна, вот и лезет туда что ни попадя.Я отступаю на шаг и окидываю взглядом свою работу. Прикольно. Так и должно быть. Таков и был замысел. Кухня должна была стать необычной, прикольной. Надеюсь, что станет, хотя до конца еще далеко.Надо закончить ее до наступления лета. Летом и так есть чем заняться. Отдохнуть, позагорать, потолкаться в пригородах, на природе. Может, даже еще разок съездить на море. Интересно, а куда ездит Алена? Наверняка на какие-нибудь остромодные курорты, где можно вволю потусоваться на людях. Боже, опять я о ней! Какое-то наваждение! Я трясу головой, и в этот момент звонит телефон.– Да?– Привет, Алька.Только один-единственный человек называет меня Алькой. Димка. Старый товарищ. Лучший друг. У каждой девушки обязательно должен быть лучший друг. Парень. Когда устаешь от подружек, от бабских разговоров и сплетен, набираешь телефончик такого вот Димки и отдыхаешь душой. И главное – лучший друг ни при каких обстоятельствах не должен питать к тебе высоких чувств. Как, впрочем, и плотских. Только симпатия, ничего больше. Иначе все это теряет смысл.Димка знает меня со школы и никогда не пытался и не пытается склонить к отношениям, отличным от дружеских. Не знаю, почему так получилось. Мы никогда не разговаривали с ним об этом. Так сложилось в незапамятные времена, так продолжается по сей день.– Привет, Димка! – радостно восклицаю я.– Что делаешь?– Кухню терзаю.– А вообще как дела?– Нормально.– Так нормально, что ты впечатываешь в стены свое «нормально»? – слышу, как Димка усмехается в трубку.Другой бы получил за такие слова, но Димке все можно. Или почти все.– Ну, есть немного… – признаюсь я, прижимая трубку щекой к плечу и стаскивая с рук перчатки.– Весна – пора меланхолии, – замечает Димка.– Разве? – озадачиваюсь я. – Почему-то всегда считала, что это осень.– У кого как, – бормочет он. – Я лично недолюбливаю весну. Не поверишь, таким старым себя порой чувствую.– Не поверю! – смеюсь я. – Ты преувеличиваешь.– Не так уж и преувеличиваю, – мычит Димка. – Тридцать пять – если это не старость, тогда что?– Кто из нас в таком случае в миноре?– Ага, – соглашается он и умолкает.Я тоже молчу, ожидая, что вот сейчас он неожиданно рассмеется и закричит: «Нет, ну как я тебя разыграл!» Но тщетно. Димка упорно молчит. Мгновение, два, три. Я не выдерживаю:– А что, собственно, произошло?– Почему что-то должно обязательно произойти? – ворчит он.– Потому что это не в твоем стиле: гундеть и плакаться.– Я не гундю, – отбрыкивается он.– Гундишь, – напираю я.– Нет!– Да!– Ну хорошо, – сдается он.– Из-за какой-нибудь чепухи? – предполагаю я.– Считать ли это чепухой? – говорит он. – Вдруг выяснилось, что мне некого пригласить на мероприятие, кроме тебя. Грустно, правда?– Ну, спасибо! – фыркаю я. – Друг называется!– Ты же понимаешь, о чем я, – вздыхает он.Понимаю. Конечно. Сама в таком же положении. Дожила до середины жизни и все в одиночестве. Чем ему помочь? Разве только переключить с философского уничижения на что-нибудь более практическое.– Так ты меня приглашаешь? – спрашиваю я.– Выходит, так, – опять вздыхает он.– Что-нибудь чрезвычайно нудное?– Нет, что ты! – Димка оживляется. – Презентация нового боулинга. Тридцать шесть дорожек. Представляешь?– Ого!Тридцать шесть дорожек. Я не представляю. Боулинг – не предмет моей страсти. Но, наверное, это круто.– Когда? – интересуюсь я.– Послезавтра. В семь. Пойдешь?– А как же. Не бросать же тебя на произвол судьбы.– Отлично, – вяло говорит он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86