Теперь телефоны виднелись повсюду: на двух концах длинного кофейного стола, изготовленного из стекла толщиной в дюйм, стоящего вдоль софы, на которой свободно умещалось восемь человек, еще один – на столе из орехового дерева. Все подключены к пяти линиям, выведенным на коммутатор, находящийся у секретарши. В кабинете красовались три огромных букета азалий, находился старинный обеденный стол с восемью соответствующими стульями и еще одним телефоном, три картины Давида Хокни на тему «бассейн», исполненные маслом, и элегантная стеклоалюминиевая консоль со стереоустановкой «Сони Тринитрон», магнитофоном «Нагамичи», усилителем и тюнером Карвера и динамиками Гасса. Сценарии, бумаги, деловые контракты, ручки, карандаши и другие атрибуты конторской деятельности отсутствовали. Настоящие творцы хитов должны быть освобождены от повседневной рутинной работы, чтобы они могли сосредоточиться на великих картинах, на решениях, которые могут изменить лицо Земли или Голливуда, что в принципе одно и то же.
Сценарист со своим жизненным кредо девственницы в аду продолжал выступать. В этой игре он никогда не знал, когда угрюмый насильник в образе человека, который переделывает написанный им сценарий, набросится из засады, чтобы уничтожить его.
Ему следовало бы обратить свою речь к Иде Хирш, ответственной за состав актеров, но, как и все остальные в кабинете, выступая, он не отрывал глаз от Пита Ривкина.
– Полагаю, все мы согласны с именем «Мелисса», верно? Такая непритязательная мечтательница из Южной Калифорнии? Поэтому на роль Мелиссы нам нужна неброская, обычного, всеамериканского типа девушка, чтобы подчеркнуть Камелию, которую играет Джейн. Девушка не слишком красивая, но на которую можно положиться: что-то вроде Аллы Шиди, Моли Рингвалд… Может быть, моложе… постарше… повыше… пониже…
Пит Ривкин внутренне застонал. Сколько раз он сам играл в эту «чуть похожая на…» игру? Именно здесь вступали в работу переросшие школьники, мечтавшие делать кино. На большом экране их потуги выглядели ужасно, но и на малом – не лучше. «Кто играл ту девчонку в его фильме… помнишь, в том, где в конце в Сахаре они едят змей?»
Прямо сейчас, в это же время, когда они сидели в этом кабинете, по всему городу шли аналогичные обсуждения актеров: и среди иностранцев в арендованных бунгало в отеле «Беверли-Хиллз», обещающих достать деньги на съемку у какого-нибудь фиктивного шейха; среди ветеранов, вспоминавших времена, когда они служили у ныне покойного Ма Мэйзона; среди осужденных и попрошаек, мечтателей и сумасшедших, ковбоев и психопатов. Все они по колено увязли в обсуждении таких известных имен, как Стрейзанд и Стрип, Тейлор и Тернер, Гольдберг и Гибсон – звезд, ради которых, если бы вдруг тех объяло огнем, они не перешли бы на другую сторону улицы, чтобы помочиться на них. В этом Ривкин не сомневался.
– Не уверен насчет имени «Мелисса». Мне оно кажется несколько слабоватым.
Никто больше ничего не знал о Мелиссе.
Пит Ривкин улыбнулся, глядя, как обсуждение потекло в другом направлении. Вопрос: «Кто станет Мелиссой?» – трансформировался в вопрос: «Кем станет Мелисса?» Похоже, никого не удивило подобное смещение акцента.
Молодой парнишка из студии, которому Пит разрешил присутствовать в качестве наблюдателя, признался, что ему всегда больше нравилось имя «Дженнифер». На вид ему было лет двадцать; синие джинсы, рубаха цвета хаки, черная ленточка галстука и жакет с оттопыренными карманами, напоминающий легкий бомбардировщик. Вероятно, он был юристом или выпускником Гарвардского университета, который считал излишеством хорошо одеваться, находясь на производстве.
Пит Ривкин улыбнулся. Иногда власть была развлечением.
– Как насчет Лайзы?
И обвел взглядом комнату: кто против?
Он был генеральным секретарем политбюро, Аттилой. Хорошо. Решение принято, языки могут отдохнуть. Теперь, как должна выглядеть Лайза?
Вытянув руку, Пит нажал переключатель переговорного устройства. Секретарше было поручено записывать всех звонивших.
– Что там у тебя? – отрывисто спросил он.
Еще одно проявление власти. По этикету, во время совещания в своем кабинете он мог принимать и делать звонки. Жест указывал, что ему стало скучно, что ему необходим личный контакт, поскольку в Голливуде разговор по телефону считался гораздо более личным, нежели беседа с глазу на глаз. Поскольку он понимал, что в этих разговорах не будет ничего по-настоящему важного, а правила, в конце концов, для того и созданы, чтобы их нарушать, то просьба, адресованная секретарше, «переключить телефон на себя» означала «дай мне отдохнуть от этих задниц». В противном случае боссы телекомпаний вроде Галвина, агенты крупного калибра, такие, как Мичел Овиц (Редфорд, Хоффман, Ньюман) и Сэм Кон (Вуди Аллен, Стрип, Минелли), или посредники на все руки, как Рэй Старк, соединились бы с ним немедленно.
– Передай Фреду, я свяжусь с ним позже, – рявкнул он в трубку и бросил ее на рычаг аппарата, в то время как присутствовавшие в комнате обменялись многозначительными взглядами. Все отлично знали, кто такой Фред. Если перед тем они считали, что он на коне, то теперь знали, что Фред потихоньку сдает позиции.
– Думаю, Лайза – замечательная идея, мистер Ривкин. Естественная и одновременно возвышенная. Южнокалифорнийская и одновременно с оттенком шика, – угодливо произнес кто-то.
Но Пит Ривкин вновь не слушал. Он думал о телефонных звонках и пытался понять, почему его антенны – это тонко настроенные приборы шестого чувства, позволявшие угадывать приближение беды, – начали раскачиваться, как мачты корабля в штормовом море.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141