Не зная, что ей еще сделать, она свернулась калачиком и стала молиться. Зажмурив глаза, Кэрол заклинала Бога спасти ее и все это время думала о детях.
Она вспомнила Девон в приемной детского зубного врача, где та сидела, охваченная страхом, в дурацком кресле, специально сделанном в форме зуба. По мнению персонала, это могло развлечь детишек, ожидавших вызова. Девон мужественно перенесла укол в десну, все ее тельце напряглось, но она не плакала. Кэрол вспомнила, как сама она кралась в темноте, неся заговоренные против зубной боли монетки и кожаную коробочку, в которой Джек хранил молочные зубы детей, завернутые в листки бумаги с буквами «У» – Уитни и «Д» – Девон, как типичный адвокат, аккуратист до мозга костей. Он всегда надписывал дату, когда зуб выпал. Кэрол улыбнулась, словно не замечая пронизывающего до костей холода. Она всегда представляла, как в случае пожара, при условии, что Джек и дети будут в безопасности, это станет первым, что она кинется спасать, – кожаная коробочка с их молочными зубами.
Она почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Быть может, ей уже не суждено обнять своих детей. Никогда. Она вызвала в памяти ту минуту, когда видела их последний раз в аэропорту и их прощальные слова.
«Я люблю тебя, мам», – сказал Уитни и обнял ее. Тогда она долго смотрела на него. Небрежная прядь волос – разумеется, немытых – закрывала ему один глаз. На брючный ремень был нацеплен желтый плейер, на котором висели наушники, и она знала, что, расставшись с ней под звуки очередной новомодной рок-группы, он перенесется в свой ирреальный мир, стремясь укрыться в нем от полной тревог и волнений жизни современного подростка.
Девон сжала ей руку со словами: «Возвращайся поскорее домой, мам», а ее мимолетная улыбка говорила о том, что «поскорее» означало «через неделю», а вовсе не это страшное «никогда», которое сейчас замаячило перед Кэрол с угрожающей реальностью. За неделю до того в косметическом кабинете Девон специально прокололи пупок для серьги, потому что Кристи Тэрлингтон, ее кумир, сделала себе то же самое, и больше всего на свете Девон в момент расставания волновало, не занесли ли ей инфекцию, а отнюдь не разногласия, возникшие между родителями.
Милая, отважная Девон всегда хотела быть врачом. Когда ей было шесть лет, она усаживала своих друзей у задней стенки телевизора и начинала манипулировать тумблерами до тех пор, пока не портилось изображение. Это был рентгеновский аппарат. Кэрол и сейчас видит перед собой испуганные детские личики, робко выглядывающие из-за телевизора, и малышку Девон, отдающую распоряжения начальственным тоном.
Кэрол сидела в темной машине, одиноко стоявшей посреди белой безмолвной пустыни. И вновь сначала гудком, а затем вспышками фар она подала сигнал SOS, надеясь, что не перепутала все эти точки и тире. Опять включив печку, на этот раз она оставила ее работать чуть дольше, съежившись перед самой решеткой, из которой шел нагретый воздух. Часа два Кэрол еще как-то держалась, но затем ее снова стало трясти от холода. Аккумулятор сел. Теперь ни света. Ни гудков. Ни тепла. Она посмотрела на светящийся циферблат наручных часов: полночь.
Кэрол понимала, что спать ни в коем случае нельзя, ведь можно вообще не проснуться. Постепенно теряли чувствительность пальцы рук и ног, немели и уже не слушались мышцы лица. Даже пар изо рта, казалось, стал идти меньше, по мере того как падала температура ее тела.
Внезапно Кэрол приняла решение. Она выйдет из машины и будет идти, пока не упадет без сил. Кэрол распахнула дверцу, и ее охватило ледяным порывом ветра. Снаружи было гораздо холоднее, но решение уже принято, и она не собиралась менять его. В машине ее ждет медленная мучительная смерть. В пустыне конец настанет быстрее, но оставалась хоть какая-то, пусть крошечная, надежда на спасение.
Окоченевшими ногами она ступила на снег. Сориентировавшись по положению машины, Кэрол с трудом определила, где проходит занесенная снегом дорога, и неверной походкой двинулась вперед, пытаясь сохранять равновесие и не падать. Насколько хватал глаз, перед нею простиралась освещаемая лунным сиянием снежная целина. На выпавшем снегу она заметила свежие следы какого-то животного – койота… рыси?.. Не все ли равно? Кэрол подумала об изображенном на вчерашней картине скелете – в точно такой же скоро превратится и она сама.
Она продолжала ковылять по дороге, ничуть не огорчившись, а скорее даже успокоившись при мысли об этом. Все прах и тлен. Возвращение в природу. Она тоже станет неотъемлемой частью этого строгого, величественного пейзажа, тысячелетиями взирающего на бренные человеческие существа, появляющиеся на свет и покидающие его.
Кэрол легла прямо на снег, примостив голову на белый бугорок, и свернулась калачиком, приняв положение эмбриона в материнской утробе.
И вдруг до нее донесся звук. Он походил на барабанную дробь, шедшую прямо из земли и отдающуюся в ее помутившемся сознании равномерными толчками. Она отчетливо слышала его в тишине, но не понимала, что он означает. Это не машина – не было никакого света. Но звук откуда-то исходил, приближаясь, становясь все громче.
Кэрол села, начала вглядываться и наконец увидела. На нее надвигалась огромная тень. Какой-то дикий зверь невероятных размеров сейчас набросится на нее и растерзает на куски. Она вскинула руку, защищаясь, тщетно пытаясь разлепить уже застывшие губы и закричать.
Перед ней стояла белая лошадь, из ноздрей которой валил пар. А еще в темноте смутно маячил силуэт всадника. Широкие поля шляпы, припорошенные снегом, бросали тень на его лицо, а подбородок и рот были плотно обмотаны красным шарфом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128