Прошло пять минут.
Десять. Двадцать. Наконец Кэролайн не выдержала и громко крикнула что-то по-немецки вниз. А потом сама стала спускаться в примерочную. Секунду спустя я услышала звуки, напоминавшие те, которые издавала Кэролайн, втискивая Саманту в школьную форму. Покупатели встревоженно переглядывались. Мы же с Гейл сделали вид, что ничего особенного не происходит.
Но что-то же там происходило! Несколько минут спустя до нас донеслись уже другие звуки – какой-то возни или борьбы. И вот наконец на ступеньках возникла фигура с заплаканной физиономией, вся словно охваченная языками пламени. Они облизывали ее тело, переливались при каждом движении, ласкали ее плечи, грудь и бедра и устремлялись вниз, к оборке на самой коротенькой из юбочек, которую мне доводилось видеть в жизни. Оборка открывала пару восхитительно стройных ног. Возможно, дикие звуки издавала Кэролайн, растягивая эти ноги в длину. Сама же Кэролайн шествовала следом, на губах ее играла довольная усмешка, а в руках она несла охапку одежды – тот самый февральски серый, унылый костюм, бюстгальтер, хлопчатобумажную комбинацию, шерстяной пуловер, пару плотных чулок, пояс с резинками и еще несколько устрашающих предметов нижнего белья.
– Ну? – воскликнула Кэролайн. – Что скажете?
И тут впервые в нашей лавке раздались аплодисменты. Жена немецкого посла раскраснелась от радости и смущения. Кэролайн подмигнула мне.
– Господи! – простонала Гейл, восхищенно взирая на прекрасное видение. – Если что и сможет подорвать интересы Германии в нашем регионе, так только это!
– Или наоборот – подогреть их, когда дело коснется посла, – добавила я.
Гейл хихикнула:
– Да. И если в Виндзорском замке снова случится пожар, мы по крайней мере будем знать причину, дорогая.
Немка переоделась в свое февральски серое и удалилась, прижимая к груди пакет с покупкой. Понурая манера держаться вновь вернулась к ней, но, проходя мимо Кэролайн, она заговорщически ей подмигнула и одарила улыбкой благодарности.
– Она ненавидит своего мужа, – заметила Кэролайн, когда за дамой затворилась дверь.
– Она что, тебе говорила? – удивилась я.
Кэролайн окинула меня снисходительным взглядом:
– Но, Анжела, это же сразу видно! Она боится его потому, что боится своих тайных желаний.
Подобная проницательность, порой сквозившая в высказываниях Кэролайн, всегда меня удивляла. К тому же она оказалась абсолютно права. Три дня спустя немка вернулась – прикупить каких-то аксессуаров. На ней был легкий летний костюм, выгодно подчеркивающий стройность фигуры, темные волосы красиво ниспадали на плечи. Глаза сияли. Заметив Кэролайн, она тут же бросилась к ней и обняла. Они затарахтели по-немецки, после чего Кэролайн начала совершать марш-броски к корзинам с аксессуарами и, возвращаясь, всякий раз добавляла какую-нибудь вещицу ко все растущей горке на столе. Но большую часть времени они просто оживленно беседовали и пили кофе. Приближалось время закрытия магазина. Тут женщина вдруг нервно взглянула на часы и подбежала к окну. На улице был припаркован официозного вида серый «мерседес». Немка расцеловалась с Кэролайн, приветливо махнула рукой мне и Гейл и торопливо вышла из магазина со своим пакетом. Кэролайн крикнула ей что-то вслед по-немецки. Женщина обернулась и как-то совершенно по-девичьи весело рассмеялась. Я видела, как шофер в серебристо-серой униформе распахнул перед ней заднюю дверцу… И мельком успела заметить фигуру мужчины в темном костюме, принявшего у нее покупки и затем обнявшего ее, после чего оба они скрылись за затемненными стеклами.
– Ну, Кэролайн, – заметила я, – ты превзошла самое себя! Если уж его превосходительство герр посол лично привозит ее к нам в лавку в посольской машине…
Кэролайн насмешливо улыбнулась:
– Да уж, что верно, то верно. Ты права, это действительно посольская машина. Но только посол другой. Видно, решила махнуться послами на том королевском приеме. Там сидел посол Италии.
Гейл откинула рыжие волосы и хрипло расхохоталась:
– Тогда все о'кей! Общий рынок, дорогая, ничего не поделаешь!
Изумление мое не исчезло.
– Скажи, Кэролайн, как же ты все-таки умудрилась? Она скроила гримаску – воплощенные неведение и невинность.
– Я? Но при чем здесь я? – воскликнула она. – Я просто слушаю, а они выкладывают мне все как на духу. – Затем она обернулась к Гейл. – Вот ты добрая католичка, ты поймешь, – добавила она. – Это называется исповедь.
Я заметила, что для исповеди нам не хватает эдакого деревянного закутка, возле которого сидит исповедуемый, а священник клюет носом и делает вид, что дает тебе добрый совет.
Кэролайн рассмеялась:
– Но у нас уже имеется такая штука! – Она указала на автомат. – Здесь они и исповедуются. И никакого священника не нужно.
Гейл радостно захлопала в ладоши:
– Ты права, дорогая! Кому нужен этот дурацкий священник! Вот только надо придумать название нашей исповедальне. Не могу же я заявить посетительнице: «Ну а теперь, милочка, идемте исповедоваться кофейной машине!»
– Будет тебе, Гейл, – сказала я. – Ты у нас католичка, вот и придумывай название сама.
Гейл призадумалась. Затем глаза ее оживились.
– Тогда вот что, – важно заявила она. – Еще в школе слыхала я одну историю, ее рассказывали монахини. И речь там шла о самом известном и жестоком исповеднике всех времен, некоем испанце по имени Торквемада… К тому же и машина у нас совсем древняя. Так что, я считаю, очень подходящее имя – Торквемада. Как вам, а? А теперь, ради всего святого, я просто умираю, до чего хочу выпить! – добавила она, открывая небольшой шкафчик, стоящий рядом с автоматом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129