на нее смотрело белое лицо с испуганными незнакомыми глазами.
Глядя на плитки черно-белого кафеля, Линдсей вспомнила, как она учила Тома играть в шахматы. Он научился очень быстро и к восьми годам уже без труда ее обыгрывал. Безнадежна, безнадежна, думала Линдсей, наклонившись над раковиной. Природа не наделила ее аналитическим умом, и его отсутствие сказывалось не только в шахматной игре, но и на всей ее жизни. Она всегда слишком рано вводила в игру ферзя, не понимала стратегии атаки пешками, слишком мало внимания уделяла королю, с фатальной неизбежностью теряла слонов и всегда забывала о рокировке. Неумелые атаки, слабая защита, думала она, и в ее сердце поднималась волна горечи. Она не боялась проигрыша, но сейчас речь шла не об игре – в результате ее глупости, неумения предвидеть страдали другие люди.
Она не могла себе этого простить. Она подумала, что должна вернуться к столу, но вместо этого направилась в комнату для гостей. Она кинулась к телефону, потом передумала звонить, уговаривая себя подождать еще немного, и опустилась на кровать прямо в груду сваленных пальто. И вдруг под влиянием внезапного порыва она зарылась лицом в одно из двух похожих пальто. Одно из них принадлежало Колину, другое – Роуленду.
Перед ее мысленным взором предстала картина ее будущего: несмотря на все благие намерения, она будет жить, как жила прежде – рулевой, безуспешно пытающийся проложить правильный курс в безбрежном океане, не теряющий надежды, что когда-нибудь увидит землю.
За спиной Линдсей послышался звук открывающейся двери.
– Извини, Линдсей, я не знал, что ты здесь, – раздался голос Макгира.
Линдсей смущенно выпрямилась и оглянулась.
– Я не хотел тебе мешать, Линдсей. Я пришел за пальто. Мне пора уходить и…
– Ты нисколько не помешал. Я пытаюсь дозвониться Тому. Я ужасно беспокоюсь, а его все нет и нет. Ума не приложу, куда он подевался… – Она говорила торопливо, словно боялась тишины, которая наступит, когда она замолчит.
– Но сейчас ты не звонила.
– Да, ты прав. Я думала…
Роуленд молча взял свое пальто, Линдсей боялась на него смотреть, но чувствовала исходящее от него напряжение. Она боялась, что он заговорит, и в то же время надеялась на это.
– Вчера я ездил в Оксфорд повидаться с Томом, – наконец сказал Роуленд. – Он уехал в Шотландию, так что я его не застал. Линдсей, я поехал туда, потому что у меня была навязчивая идея. Я хотел попросить благословения Тома, прежде чем говорить с тобой. – Он вздохнул и отвел глаза. – Но теперь это не имеет значения.
– Нет, Роуленд, имеет. – Линдсей поднялась и сделала шаг к Макгиру.
– Я не мог больше оставаться там ни секунды, – продолжал он. – Я не мог слушать того, что они говорят. Я все время пытаюсь понять, было ли все то, что произошло, делом случая, ошибкой – моей ошибкой. Я пытался убедить себя, что, если я останусь, эту ошибку можно будет исправить. Потом я понял, что мне лучше уйти. Мне не следовало быть здесь, не следовало прилетать в Нью-Йорк. Мое присутствие и так уже причинило всем массу неудобств, а может быть, и неприятностей, особенно тебе.
Он замер в нерешительности, потом двинулся к двери. Линдсей видела по его лицу, какое сильное чувство им владеет и как он пытается его побороть. Ее сердце словно рванулось навстречу ему. Она и бросилась к Роуленду, но, когда оказалась с ним рядом, вдруг поняла, что слова, которые ей так хотелось сказать, говорить нельзя.
– Я хотел спросить… – Он оборвал себя, взял ее за руку. – Любовь моя! – Он сжал ее голову в ладонях, нежно поцеловал ее волосы, крепко прижал ее к груди. Линдсей слышала, как бьется его сердце. И это горестное, краткое объятие заменило все слова – те, что она хотела сказать ему, и те, что так давно надеялась от него услышать.
Он оторвался от нее и посмотрел ей в глаза.
– Линдсей, только скажи мне – да или нет.
Линдсей видела, что этот вопрос вырвался у него помимо воли, возможно, в тот же миг он пожалел, что произнес эти слова. У нее было множество ответов на этот вопрос, они хранились у нее в сердце, и теперь им было суждено остаться там навеки.
– Нет, – тихо ответила она и поняла, что никогда еще Роуленд не вызывал у нее такой нежности и такого восхищения. Как мужественно он встретил удар и как быстро сумел взять себя в руки, мелькнуло у нее в голове.
– Ну вот. Я боялся этого и знал, что именно так ты и ответишь. – Он кашлянул, справился с волнением и продолжал: – Линдсей, ты всегда будешь мне дорога, и я не желаю тебе ничего, кроме счастья. Я хочу, чтобы ты это знала.
Он нежно и бережно обнял ее. Линдсей уже ничего не видела из-за слез. Снова – как тогда в Оксфорде – Роуленд ее обнимал, а она прижималась лицом к его груди.
– Если бы на тебе был тот зеленый свитер, – проговорила она дрожащим голосом, – я бы его поцеловала.
– Не важно. Ты можешь поцеловать мою рубашку, разве нет?
И Линдсей поцеловала. И в эту минуту раздался душераздирающий крик. Кричала женщина, и она была где-то очень близко. Она закричала еще раз и еще, и в этом крике были ужас и отчаяние.
Этот крик застал Колина в середине коридора. В квартире Эмили коридор проходил так же, как и в квартире Наташи Лоуренс – подобно артерии он тянулся от прихожей до спален.
Уже некоторое время из нижней квартиры доносились странные звуки, но Колин не обращал на них внимания, когда сидел за столом. Справа от него текла нескончаемая беседа Эмили с тремя древними дамами, она касалась причуд лифта. Эту беседу Колин не слушал. Его мысли были настолько поглощены Линдсей, что он не сразу заметил, как Роуленд встал и тихо попрощался с Эмили. Только когда Роуленд подошел к нему, он понял, что тот уходит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134