Всем плевать, куда я хожу, что делаю и когда возвращаюсь. Возможно, я превратила это в фетиш. Кроме того… – Тут она умолкла.
– Ну же, расскажи мне, – попросил Паскаль.
Она снова подняла на него глаза. На ее лице появилось необычное жалобное выражение.
– Да так, ничего… – Она попыталась придать своему голосу беспечности. – Мой отец всегда говорил, что женщины не могут быть независимы так, как это удается вам, мужчинам. Мне казалось, я смогла доказать, что он ошибался, и, может быть, в самом деле доказала. Я не такая, как все, Паскаль… Я уже не та девочка, которую ты когда-то знал.
– Я в этом не уверен.
– А я уверена. Тогда я была такой слабой, такой глупой. Я торопила жизнь и позволяла сердцу управлять головой.
– Не такой уж великий грех, не так ли?
– Может, и нет. Просто часть взросления. Как бы то ни было, – с этими словами она вынула свою ладонь из его руки и отступила назад, – теперь я другая, Паскаль. Я могу сама о себе позаботиться. Мне не нравится, когда кто-то из мужчин начинает меня опекать.
– Правда? – с любопытством взглянул на нее Паскаль. – И почему же?
Неожиданно Джини улыбнулась.
– Наверное, боюсь, что мне это понравится. Боюсь попасть в зависимость.
– А это будет плохо?
– Судя по опыту прошлых лет, да.
– Понятно, – нахмурился Паскаль, но затем тоже улыбнулся. – Ну что ж, если хочешь, воспринимай это как мою слабость. Считай, что мое французское воспитание непреодолимо заставляет меня быть галантным. В подобных обстоятельствах я стал бы опекать любую женщину. Это мой возраст, моя болезнь.
Они помолчали. Взглянув на Паскаля, Джини увидела на его лице выражение, которое была не в силах разгадать. Он как-то сразу отдалился от нее, и когда заговорил вновь, голос его был уже более жестким.
– Итак, – сказал он, – надеюсь, атмосфера разрядилась? Я предлагаю принять некоторые правила. Во-первых, не вспоминать о прошлом. Во-вторых, если моя опека станет слишком назойливой, можешь меня одернуть. И все же мне кажется, тебе следует переодеться, а я тем временем сварю кофе. После этого мы сядем у камина и обсудим все, что у нас есть.
– Звучит резонно.
– Ну вот и чудно. И подумай еще вот о чем. Есть тут одна вещь, которая вызывает у меня особенно сильное недоумение.
– Какая же?
– Обрати внимание на сроки. Нам поручили раскрутить историю с Хоторном только вчера утром. В то же утро каждый из нас получает эти посылки. Кто же мог знать о том, что мы получим это задание?
– Николас Дженкинс.
– Кто еще?
– Никто. До того момента, как я оказалась у него в кабинете, я сама ничего не знала. И ты тоже.
– И все же кто-то об этом знал, неужели ты не понимаешь, Джини? Кто-то должен был знать, ведь он отправил нам посылки за два часа до того, как мы оказались в кабинете Дженкинса. Нас взяли на заметку еще до того, как мы приступили к работе. Это не может быть совпадением. Кто-то знал, что мы вместе будем работать над этим заданием. Может быть, тебе удастся объяснить это? Лично у меня никак не получается.
После того, как за Джини закрылась дверь, Паскаль уже мог не сдерживать себя. Запустив пальцы в волосы, он принялся мерить комнату шагами. Он говорил себе, что должен, по крайней мере, справиться со своим возбуждением, но оно было слишком сильным. С его стороны, было ошибкой прикасаться к Джини. Он не должен был позволять себе взять ее за руку. Он не должен был терять равновесия – это было самой большой его ошибкой. Он словно устроил короткое замыкание, вновь обрушив на себя тревожащее прошлое. Двенадцать лет отделяли его сегодняшнего от тех недель, которые он провел в зоне боевых действий, но теперь этот барьер времени словно исчез. Сейчас он хотел Джини так же сильно, как хотел ее тогда. Оказывается, эта потребность не исчезала никогда. Он желал ее сейчас, желал страстно. Еще вчера он чувствовал себя в безопасности. Во время обеда с Николасом Дженкинсом он пристально смотрел на нее и мог с уверенностью сказать самому себе, что теперь-то, слава Богу, неуязвим. Это была новая, незнакомая ему Джини. Конечно же, он мог работать с этой женщиной, поскольку, глядя на нее, не испытывал ровным счетом ничего.
– Дело в том, – сказал Дженкинс перед ее приходом, – что она действительно хороший репортер. Она действует быстро, у нее острый нюх, она прекрасно работает с домашними заготовками. Вы двое – отличная команда… – Паскаль понял, что сейчас последует «но», и ждал. – Но… – ухмыльнулся Дженкинс, – тут есть одно большое «но»: работа с ней может оказаться нелегким делом. Она, как и многие женщины сейчас… Ну, сам понимаешь, все эти феминистские штучки.
Дженкинс скорчил рожу.
– Вдобавок у нее дикий комплекс, связанный с ее отцом. Любая, самая задрипанная статья, которую она пишет, должна быть сделана идеально. А вдруг папочка прочтет, понимаешь? Хотя, подозреваю, у него и в мыслях нет ничего подобного, поскольку любимому папочке на нее насрать. Но она этого не понимает. Она все время пытается что-то доказать, и когда пишет очередную статью, то пишет специально для него.
– Я встречался с ее отцом. – Паскаль бросил на Дженкинса быстрый взгляд, но тот ничего не уловил. Только снова захихикал.
– Действительно? Ну в таком случае сам все знаешь. Не вздумай даже заикнуться о Сэме Хантере и его сраной Пулитцеровской премии, иначе она будет распевать о его многочисленных наградах весь вечер. Уж я-то знаю.
В последних словах Дженкинса прозвучала нотка обиды. Судя по всему, его в свое время лишили надежды на официальное признание его заслуг.
– Что-нибудь еще? – спросил Паскаль.
– Да. Она нахальная, резкая. Симпатичная, спору нет, но по части женского обаяния у нее не все в порядке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129