Паскаль вполголоса клял все светофоры на свете. Впрочем, нет, вон тот светофор – вдалеке – все еще зеленый. Глянув в зеркало заднего вида, он увидел, что за ним метрах в двадцати следует большой черный «форд». Увеличив скорость, Паскаль совершил рывок вперед. Слева от него оказался крытый грузовик с посылками. Скорее, скорее, пока зеленый не погас! И тут до его сознания дошло: «форд» тоже набрал скорость и теперь едва не касался бампером заднего колеса мотоцикла. Между тем светофор уже переключился на желтый. Для принятия решения оставалась какая-то доля секунды: ехать дальше или тормозить?
В памяти молниеносно промелькнул образ парижского бульвара. «Форд» следовал по пятам – тормозить не было возможности. Прикинув, что оставшегося времени едва достаточно, чтобы проскочить перекресток, Паскаль выкрутил рукоятку газа чуть ли не до отказа. И увидел: ни «форд», ни грузовик тоже не собирались останавливаться. Они по-прежнему сопровождали его: один – сзади, другой – сбоку. Он чувствовал, как бьет в бок поток воздуха, отражающийся от борта грузовика, шедшего впритирку. Водитель не сигналил и не сбавлял скорость. Быстро и резко грузовик двинулся вправо, грозя смять переднее колесо мотоцикла.
Мотоцикл понесло юзом, Паскаль не в силах был выровнять его. В этот момент «форд» включил ослепительный дальний свет. Следующая секунда показалась Паскалю вечностью. Он видел, как медленно кренится мотоцикл и одновременно мокрый, блестящий, как стекло, асфальт поднимается навстречу. Раздался скрежет металла, визг резины. Асфальт ударил в спину. Упав навзничь, Паскаль заскользил по дороге. Его тащило по инерции – пять метров, десять… Он все еще находился в гипнотическом состоянии. Мозг лениво, медленно фиксировал происходящее. Стремительное скольжение и боль, впивающаяся в позвоночник, поначалу казались нереальными. Паскаль не потерял сознания. Он с удивительной четкостью, неправдоподобной в такой ситуации, видел, как две машины согласованно совершали маневр. Грузовик, сбивший мотоцикл, уходил на повышенной скорости. Черный «форд» направлялся прямо на человека, распластавшегося на середине мостовой. «Форд» мог не торопиться. У него была уйма времени для того, чтобы точно нанести заключительный удар.
– Я не знаю, что именно этот Макмаллен наплел вашей газете о моей личной жизни, – говорил Хоторн, – но одно мне известно наверняка: свою историю он состряпал не без помощи Лиз, а она лгала ему. Даже если бы она не была больна и не потеряла способности видеть разницу между правдой и фальшью, Лиз все равно извратила бы все, что связано с нашим браком. Она никогда не желала признать правду. Каждый факт ей надо было вывернуть так, чтобы она выступала в роли невинно пострадавшей стороны… – Он пожал плечами. – На этом поприще я не собираюсь вступать с ней в состязание. К тому же мне есть в чем винить себя. И я признаю свою вину.
Хоторн замолчал, и Джини увидела, как его взгляд скользит по комнате, цепляясь за книжные полки, камин, безделушки на каминной полке: почтовые открытки, глиняную плошку и – с самого края – кошачий ошейник, который она хранила в память о Наполеоне. Синий ошейник был сделан из настоящей кожи, к нему были прикреплены пластинка с кличкой и крохотный колокольчик. Впрочем, казалось, что, глядя на все эти предметы, Хоторн не видит их. Его взгляд был направлен внутрь самого себя, перед его глазами сейчас была собственная жизнь.
Джини в нерешительности смотрела на него. Вся эта история строилась на зле. Как говорил Паскаль, злого человека трудно распознать по его лицу, словам и жестам. Однако, как Джини ни старалась, сейчас она не могла выявить в своем собеседнике ни капли зла. Отчаяние? Да. Крайняя усталость? Да. Горечь? Возможно. Ко всему этому примешивалось столь не вязавшееся со сдержанностью Хоторна стремление к предельной точности и откровенности. Наверное, Мэри была права: это был не тот человек, который любит распространяться о собственной персоне.
Когда Хоторн отвернулся, она еще раз быстро взглянула на часы. Ее очень тревожило необъяснимое отсутствие Паскаля, но не хотелось, чтобы Хоторн заметил это. Такой возможности для разговора с ним больше не будет, и если быть честной до конца, эта возможность привлекала ее не только как журналистку. Не так уж просто было смотреть на все это со стороны, помня, что присутствуешь здесь только в качестве репортера. Да и Хоторн разговаривал с ней не как с журналисткой, а как с другом. Было ли это с его стороны всего лишь искусным ходом? Вполне вероятно. Но стоило только взглянуть на его лицо, и Джини начинала верить: нет, это не уловка.
Взгляд Хоторна остановился на ее лице.
– Мне как-то неловко говорить об этом. Такого я еще ни с кем не обсуждал. Но, думаю, проблемы были заложены в наш брак изначально. Мы с Лиз женились в первую очередь по политическим, если хотите, даже по династическим причинам. Сенатору нужна жена. Отец мой всячески способствовал нашему союзу, Лиз тоже хотела этого, и я пошел у них на поводу. Сердце мое было свободно, а Лиз была очень молода и казалась на редкость обаятельной. Со временем, думал я, все наладится… Как же я заблуждался! Практически с самого начала наш брак обернулся катастрофой. Через год мы с Лиз выяснили, что не подходим друг другу буквально по всем статьям. В первую очередь – в сексуальном плане. – Он украдкой взглянул на Джини. – Я не хочу копаться во всех этих деталях. Но, поверьте, ситуация очень скоро стала поистине невыносимой. Наша совместная жизнь превратилась для нас обоих в нечто очень больное и безобразное. Уже через шесть месяцев после свадьбы мы спали порознь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140