А вот Лайонел не сумел уйти от проклятья: он умер, как того заслуживал, – медленной, мучительной смертью.
В тот день кончилось мое детство. Теперь, оглядываясь назад, я это отчетливо понимаю. С того дня я как-то сразу повзрослела и взяла в свои руки бразды правления, потому что руки моей матери ослабели. Мне кажется, что в тот день, когда она отправилась с визитом, ее унизили, и произошло это в доме Евангелины. Позже я убедилась, что не ошиблась в своих догадках. Теперь я больше всего боялась, как бы она не надумала пойти в Мэндерли – ведь ее отчаяние было так велико, – и страшилась, что там она переживет еще больший удар по своей гордости. Необходимо было найти какой-то способ зарабатывать деньги.
Как женщина может заработать деньги? – спрашивала я везде и всех, кого только можно: в том числе и мужа Миллисент, который, по ее словам, относился ко мне, как к члену семьи. Он работал плотником в Плимуте на корабельном дворе, и ему нравилось сидеть в садике возле дома и мастерить для меня маленькие кораблики. Я тоже буду строить для тебе такие же, мой малыш. У него были сильные, крепкие руки и мягкое сердце, он умер от эмфиземы, но он не мог помочь мне найти выход. Он ответил мне, что у мужчин есть профессия, они знают ремесло, а женщины нет. Но особенно трудно зарабатывать деньги таким женщинам, как моя мать. Ведь она леди.
Миллисент считала, что занять место гувернантки или компаньонки неприлично. И как-то раз, когда Дэнни пила с нами чай, Миллисент упомянула о каком-то заведении, где шьют платья, и некоторые из работавших там женщин были очень воспитанными.
Дэнни отшвырнула салфетку и побагровела от возмущения.
– Мама, не говори глупостей! – резко сказала она. – Не забивай ребенку голову таким вздором. Ты с ума сошла!
Можешь себе представить тот мир, где женщина, поступившая на работу, роняла себя в глазах общества? Это же безумие! Но с тех пор он не очень сильно изменился, этот мир. Удивительно! И в глубине своего сердца я не могла примириться с его правилами. Все в нем направлено на то, чтобы закрепостить женщину, превратить ее в рабыню.
Несколько лет спустя, когда умер мой отец Девлин, и я осталась без копейки, и ничего, кроме долгов и кредиторов, у меня не оказалось, я плюнула на все и начала сама зарабатывать деньги. Мне ни до кого не было дела, и я даже готова была скрести полы, если понадобится. Но я была другой, чем моя мать: я выросла в Бретани, прошла выучку у Мари-Хелен. Я росла свободной и независимой, как дикарка, и я всегда знала, что мой храм – это мой дом, и я спасусь, исполняя свои собственные религиозные обряды, которым обучилась с детства.
Но мама относилась к другому миру и была совершенно не приспособлена к выживанию в нем. Ее воспитывали как леди – и это изуродовало ее душу, поверь мне.
Деньги, деньги, деньги! Вот чем я была озабочена целый месяц. Миллисент спрашивала: «Что тебя беспокоит?» Она уверяла, что я выполняю работу за двух служанок, что я режу овощи, как заправский повар, и ее муж поражался тому, сколько дел я успеваю сделать за день. Но я знала, что это неправда. Они просто были очень добры к нам. Но я не хотела снисходительности и не хотела жить за чужой счет. Деньги, деньги, деньги! Я шла спать, закрывала глаза и мысленно представляла толстый кошелек, набитый гинеями.
Однажды я спустилась вниз, и там оказался наш спаситель. Приехали актеры. И с ними Маккендрик. Я возвела его в рыцарское достоинство намного раньше, чем он получил его на самом деле. Он от рождения был рыцарем с добрым, великодушным сердцем. Высокий, статный – настоящий джентльмен. Он красил свои седые волосы, и надо было видеть, как он произносил торжественным, несколько напыщенным тоном – так что соседи могли слышать: «Доброе утро!» Его жена, которая приходилась ему близкой родственницей, была толстая и отвратительная, – как я ненавидела эту женщину с тупым, завистливым взглядом тусклых зеленовато-желтых глаз.
«Я избранник!» – заявлял он через каждые две минуты в разговоре со своими собеседниками. Предполагалось, что он пойдет служить по церковной линии, но его призвала к себе муза театра. Какое-то время он учился в Оксфорде вместе с Генри Ирвингом. «Кто вы сегодня, мистер Маккендрик?» – спрашивала я его по утрам после завтрака.
«Сегодня я Гамлет, мисс Ребекка», – отвечал он, подмигивая мне, и с царственным видом взмахивал рукой. Он был то Гамлетом, то Брутом, то Ричардом III, то Макбетом. Вот так и должна протекать наша жизнь, любовь моя: кому-то суждено каждое утро выбирать, кем ему быть. А затем он приступал к репетициям. На подготовку роли у него уходило не очень много времени – почти все члены труппы исполняли свои роли из года в год, поэтому выучили их наизусть.
Мало кто знал, что за броней скрывается мягкое сердце, но я почувствовала это. Я угадала, что он питает слабость к истинным леди, особенно к леди, которые находятся в отчаянном положении. Конечно, эта слабость подпитывалась долей снобизма, его прельщал древний род Гренвилов. И я тотчас заметила, как изменились его манеры, когда его представили моей маме: молодая красивая вдова из хорошей семьи, оказавшаяся в трудном положении… Это подействовало на Маккендрика неотразимым образом. Он с таким прочувствованным видом поднес к губам руку мамы, что его отвратная жена тотчас насторожилась. Но я увидела луч света в нашей темнице. И поняла, как нам надо обойти эту женщину. Поднявшись наверх, я начала разбирать наши книги. Не прошло и недели, как я устроила представление в гостиной Миллисент, где стояли азиатские ландыши, где повсюду были салфеточки, а из окна можно было видеть проходившие мимо бухты военные корабли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153