Тетя Роза, которая приехала из Кембриджа, сидит в кабинете отца и вычитывает корректуру книги о трагедии якобинцев. Тема отличается от той, над которой она закончила работать, глава в словаре Вебстера – об эротизме смерти в Средневековье. На ее долю выпали описания способов убийства. Во время завтрака мы обсуждали кровосмесительные страсти между близкими родственниками, задушенными бриллиантовыми ожерельями, и о смертельно опасных поцелуях, пропитанных ядом. В статье перечислялось такое количество смертей, но они почему-то не поражали и не удивляли ее. Все то время, пока я писала письмо, Роза успела обнаружить ошибки, вынесла их на поля, и теперь статья превратилась в некое подобие египетского манускрипта.
Устав слоняться по дому, я решила прогуляться и остановилась возле Розы. Она, целиком погруженная в работу, заметила меня не сразу.
– Собираюсь пойти погулять с нашим псом, – сказала я. – Он так растолстел и обленился, ему полезно побегать. Я вернусь, когда папе надо будет приготовить чай…
– Иными словами, ты собралась в Мэндерли, – ответила Роза, не поднимая головы. – Не волнуйся, я не скажу Артуру, куда ты пошла. А что ты пишешь, Элли? И почему сожгла эти пять страниц? Если ты и дальше будешь так мешкать, то мистер Галбрайт вернется из Бретани раньше, чем ты успеешь закончить свои излияния.
– Ничего страшного, – ответила я. – Если я не успею закончить до его возвращения из Бретани, то всегда смогу написать ему в Кембридж. Вернувшись из Франции, он не останется в Керрите, а сразу направится в Кембридж. Как я тебе уже говорила, он сдал свой коттедж. И я не изливаю ему свою душу.
– Он уже подвел черту. Его поиски самого себя окончены. И тебе тоже пора определиться.
– Спасибо за совет, Роза.
– Мне понятно, как тебе сейчас трудно, – сказала она, перевернув страницу, – но вряд ли отцу принесет пользу твое беспокойство из-за него. А вот, пришпилив мистера Галбрайта или еще кого-нибудь, ты бы…
– Я не собираюсь пришпиливать Тома Галбрайта.
– Нет? Тогда непонятно, почему ты перестала походить сама на себя. Стала такой странной. Ну ладно, иди гулять, раз уж собралась. Мне трудно сосредоточиться, когда ты вздыхаешь и смотришь на море. Не мешкай, Элли.
Я свистнула Баркеру, помогла ему забраться в машину. Я не стала спорить с Розой. Она человек очень умный и могла бы разбить все мои возражения в одну секунду. Но все же она намного лучше разбирается в старинных манускриптах, чем в жизни. Она никогда не выходила замуж, у нее нет детей, и я не могу представить, что она хоть раз в жизни в кого-то влюблялась.
Тетя привыкла относиться ко мне покровительственно, поучать и наставлять на путь истинный, но теперь у меня есть новый наставник, сказала я себе, сворачивая и проезжая мимо бывшего коттеджа Тома. «Встань возле моря, и ты услышишь меня», – повторила я, нажимая педаль и устремляясь по дороге к Мэндерли.
Оставив машину возле ворот, я прошла внутрь и по дороге вдруг осознала, что Ребекка написала свою историю для меня. Что ее слова обращены ко мне, я это почувствовала сразу, как только прочла тетрадь.
Сбежав по тропинке вниз, к морю, я уже не сомневалась, что если найду ее, то все сложные узлы, которые сковывали каждое мое движение в прошлом и стали бы мне серьезной помехой в будущем, развяжутся сами собой.
Сейчас мне столько же лет, сколько было Ребекке, когда она ушла из жизни. Но в глубине души я ощущаю себя юной, двадцатилетней девушкой, бесстрашной, невинной и доверчивой – опасная смесь душевных качеств.
Моя мама умерла после родов. Отец уехал – это было военное время, он занимался дешифровкой кодов и посланий в засекреченном отделе – «тянуть свою лямку», как он любил повторять, и у меня создалось впечатление, что он без особой охоты пошел туда. После пережитых боевых схваток это безопасное местечко представлялось слишком пресным и скучным. Оказаться вдруг там, где ходят люди с набриолиненными волосами, намного моложе тебя по возрасту, но более дряхлые душой.
После моей трехлетней свободной жизни в 45-м году в Керрит вернулся отец – как-то сразу постаревший: смерть матери, а затем гибель любимого сына Джонатана подорвали его здоровье. И я поняла, что не смогу оставить его одного. Решение я приняла внезапно и никогда не жалела о нем. В Керрите всегда говорили о том, как у меня развито чувство долга, что я пожертвовала собой ради него. Но жертвовать – ужасное слово, как сказала Ребекка, и не стоит его употреблять в данном случае. Я люблю своего отца, и поэтому о самопожертвовании нет и речи, хотя никто этому не верит.
Но как я провела эти три года? Записалась в добровольцы, носила форму, училась печатать и отдавать честь, возила офицеров на джипе, проходила строевую подготовку. И еще я влюбилась в американского офицера, который остановился в Плимуте. Влюбилась первый раз в жизни, и мои чувства были такими же острыми и свежими, как первые стрелки дроков, которые они выпускают на мысу.
Он вырос на голубых холмах Виргинии – для меня это звучало точно так же экзотично, как если бы он родился в Исламабаде или Пекине. Он подарил мне капроновые чулки, свое сердце (как он уверял меня) и обручальное кольцо, которое я носила на шее, повесив его на шнурок. Он считал, что лучше не афишировать наши отношения, гораздо лучше хранить их в тайне от других. Там, среди голубых гор Виргинии, его ждала жена и двое детей, но они каким-то образом стерлись из его памяти в тот момент. В конце войны он написал мне письмо и все объяснил. Он писал, что и в самом деле строил планы связать свою жизнь со мной, он не лукавил тогда, в самой глубине сердца он верил, что все как-то устроится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153