– Ну что ж, пятьдесят процентов – это совсем неплохо, – успокоила себя и его Лили. – В Америке это уже кое-что.– Здесь не Америка, – мрачно констатировал Энди. – И три из шести – это ужасно. Проклятые торгаши. Ублюдки безграмотные! Они в последний раз держали книжку в руках в школе, которую так и не окончили.Лили не решилась давать комментарий этому словоизвержению. Она мельком взглянула на часы. В четыре ей полагалось быть в Брикстоне, где она встречалась с плотниками. Сейчас была половина четвертого, но, едва взглянув на лицо Энди, которое было мрачнее тучи, поняла, что не может оставить его одного.– Подожди меня здесь, я недолго, мне нужно позвонить.Нервы Энди, видимо, были на пределе, если даже это невинное высказывание Лили способно было его задеть. Когда она вернулась, он желчно сказал:– Полагаю, это связано с твоей работенкой, которая, конечно же, превыше всего.– Да, Энди. Не моя вина, что не во всех книжных магазинах твоя книга, поэтому не стоит отравлять мне то хорошее, что я чувствую, занимаясь хоть каким-то делом.Они шли вдоль Черинг-Кросс Роуд в направлении Пикадилли, надеясь встретить по пути хоть один книжный магазин. Энди вдруг остановился и сказал:– Знаешь, я вел себя как последний дурак, как баловное дитя. Лили, дорогая, прости меня.До этого он ни разу не говорил ей «дорогая». Она опешила и ничего не могла вымолвить, и, взяв его под руку, прижалась к нему. Они пошли дальше. Но в книжные магазины предпочитали не заходить. Вместо этого отправились в винный погребок под названием «Виноградины Рэтмана».– Давай войдем и пусть в вине утонет наше горе, – процитировал кого-то Энди.– Интересно, кто такой этот Рэтман? – полюбопытствовала Лили.– Какой-нибудь хитренький еврейчик. – Энди осмотрелся. – Дела которого, как я вижу, идут как надо.Этой фразы она не ожидала услышать от него. Это несколько переходило границы приличия на ее взгляд.– А ты разве недолюбливаешь евреев?На Энди это, казалось, подействовало лучше самой изощренной шутки. Он разразился хохотом и долго смеялся, затем, протянув обе руки через стол, взял в них холодные ее ладони.– Моя милая, моя дорогая Лили. Нет, ты никогда не сможешь стать современной девушкой. Дело в том, что ты – единственная в Англии, кто не имеет представления о том, что Мендоза – евреи.– Правда? Но ты ведь нет? Я имею в виду, ты ведь не отказываешься от свинины и не носишь эти смешные маленькие кругленькие шапочки, как они. Да ты никогда и не говорил о том, что ты еврей.– Я-то нет. В религиозном смысле нет. Моя мать, которая была родом из Йоркшира – это тоже одна из причин. Ведь ортодоксальный иудаизм утверждает, что быть евреем – значит родиться от матери-еврейки. Кроме того, большинство Мендоза не исповедует иудаизм. Некоторые из них вообще ничего не исповедуют, другая же часть сторонники англиканской веры, иначе говоря – протестанты. Но факт остается фактом – наше происхождение от еврейской семьи и это известно всем и каждому. И предположить, что я антисемит все равно, что утверждать, что наша королева – антимонархистка.– Хорошо, забудем это, – она подняла бокал с вином. – Выпьем за «Страсть к обману».– Пью за нее, – поддержал Энди. – И за то, чтобы критики были ко мне добры.Но критики не были к нему добры. В воскресных газетах было опубликовано три рецензии: в «Гардиан» – ни то, не се, в «Обсервере» – плоховатая, а в «Тайме», что было важнее всего – помещена разгромная рецензия. Литагент Энди утверждал, что авторы рецензии должны принять книгу, а вот публика нет. Оказалось же все как раз наоборот.– Что тебе до этих рецензий, если несколько десятков тысяч экземпляров разойдутся? – успокаивала его Лили.Энди не счел нужным отвечать. Они были у Лили в ее гостиной. Он встал и, не говоря ни слова, принялся расхаживать по комнате. Потом вдруг вышел. Лили не стала упрашивать его вернуться, потому что знала, каково ему сейчас было, и понимала, что сейчас ему была необходима порция одиночества. Она нисколько бы не удивилась, если Энди в этот день вообще не появился бы, но он все же пришел вскоре после полудня.– Извини меня за этот уход со сцены. Мне необходимо было просто пожалеть себя.– Все в порядке. Все о'кей.– Да нет, не о'кей. Дело в том, что свое отсутствие таланта, невезение, вообще творческие и жизненные неудачи, вымещаю на тебе.– У тебя есть талант.– Может быть и есть, но я просто-напросто себялюбивая скотина.Он поднял номер «Тайме», который так и остался лежать на том же месте, где он его уронил утром, и стал водить пальцем по строчкам.– Я вспомнил, что видел нечто любопытное, когда листал газету в поисках этой кошмарной рецензии. Вот. Сегодня день открытых дверей в Суоннинг Парке, в Сассексе. Помнишь это место?– Тот дом, что поблизости Брайтона? Да, помню.– Они приглашают сегодня к себе всех, кто пожелает. За двадцать пять пенсов. За эти деньги можно осмотреть и парк, и все остальное. Средства собирают в благотворительных целях. Тебе бы не хотелось там побывать сегодня?– Сегодня? Так уж начало первого.– Ну и что? Ведь это сегодня, только сегодня. Другой такой возможности не будет – происходит лишь раз в году. И часам к пяти мы туда доберемся. Сейчас поздно темнеет.Он был прав. Одной из самых восхитительных особенностей этого английского июня было то, что темнело здесь лишь после десяти вечера.– С удовольствием поехала бы.– Тогда, давай одевайся и поедем.С его стороны это было неслыханным жертвоприношением и одновременно извинением за свое хамское поведение. Лили не забыла, как он высказался в адрес этого имения тогда, в декабре:– Я ненавижу это чертово место – были его слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172