На белых стенах старого XVII столетия помещения танцевали отблески пламени, они отражались и на панелях из мореного дуба. Лой и Диего выпили еще риохского вина, закусив голубями, тушеными с корицей, луком и миндалем. Лой пришло в голову: этим блюдом испанцы были обязаны маврам, она вспомнила о христианах, их изгнавших, и вообще об истории этой приютившей ее страны.Позже, когда они пили кофе и коньяк, она поинтересовалась:– Ты действительно веришь в то, что народ примет реставрацию монархии?– Думаю, что должен принять, – негромко сказал Диего. – Чтобы не допустить разброда нации одного Франко уже недостаточно, должен быть другой. Иначе, если мы этого не сделаем, сразу же появятся эти идиоты и примутся вопить о демократии. Но здесь не Англия и не Франция, демократия совершенно чужда нам. Она здесь никогда не сработает. Испанией должна управлять твердая рука, диктатор, если хочешь. Великодушный, благосклонный, не тиран, но, тем не менее, диктатор.Диего оставался при своих убеждениях и, в конце концов, по крайней мере в том, что касалось молодого принца, сумел одержать победу. Мало-помалу силы, контролировавшие страну при Франко, стали готовить Хуана Карлоса к восшествию на престол после смерти Франко.Лой несколько раз приходилось встречаться с принцем, и он произвел на нее, также как и на Диего, большое впечатление. Но ее не тревожила сама перспектива заполучить на трон короля. Больше всего ее беспокоила точка зрения Диего, ставшая его идеей фикс, и состоявшая в том, что испанский народ не может-де самостоятельно выбирать себе достойных лидеров, а всего лишь марионеток. Случилось, что у них с Диего даже возникали споры по этому поводу. Но спорить с этим человеком было бессмысленно. Он был не в состоянии усмотреть никаких позитивных моментов в – ее позиции!– Все это либеральный идеализм, – неизменно так характеризовал он ее точку зрения. – Сладенькая кашка для дурачков, дорогая… И не следует тебе забивать голову этой ерундистикой. Оставайся вечно той, которую я люблю, а политику предоставь мне.Франко старел, хворал, и было очевидно, что принц Хуан Карлос понемногу отходит к тем, кто собирался поставить над Испанией эксперимент, сделав ее демократической. Диего бился с ними со всеми не на жизнь, а на смерть, хотя понимал, что победы ему не видать и постепенно скатывался на самые экстремистские позиции.Другим тяжким крестом Лой была ее ложь прошлого: ребенок, которого она была вынуждена отдать в чужие руки и жизнь которого теперь была совершенно отделена от ее собственной. Это было единственной тайной, которую она скрывала от Диего, и теперь она была склонна даже обвинять его самого в том, что вынуждена была ему лгать. Эта поездка в Париж и те решения, там принятые, были ядовитым семенем в их любви. Семена эти не замедлили дать всходы, разрастаясь теперь пышным цветом.В семьдесят первом году Лой исполнилось пятьдесят четыре. Но выглядела она намного моложе. Она по-прежнему оставалась очень красивой женщиной, той же, какой стала в результате пластической операции в тридцать девятом году. В душе же она оставалась женщиной, бремя печали которой, как ей казалось, будет вечно отягощать ее, пока она будет оставаться с Диего в Испании.– Я должна буду уехать, – заявила она однажды Диего в золотой от солнца вечер, когда они сидели в охотничьем домике в Сан Доминго де ла Крус.– Уехать? Мне казалось, мы останемся здесь до воскресенья.Лой покачала темной шапкой волос.– Я не это имею в виду… Я хочу уехать из Испании.– Понимаю, – ответил Диего после продолжительной паузы.Он отвернулся, она видела его патрицианский профиль на фоне синеватых гор в окне.– Ты хочешь сказать, что ты уходишь от меня?– Да.– Ты больше не любишь меня? Тридцать один год жизни для тебя ничего не значит?– Они для меня значат все. Все. И я по-прежнему люблю тебя. Только вот жить с тобой не могу. Диего, ты превратился в фанатика. Ты весь без остатка захвачен идеей переделать мир по своему усмотрению. И ведь, благодаря твоим талантам и богатству Мендоза, ты сможешь в этом преуспеть. Но я не желаю оставаться здесь и видеть это.– Политика не имеет к нам никакого отношения. И никогда не имела…Лой упрямо покачала головой.– Нет, имеет. И если ты меня действительно любишь, то позволишь мне уйти. Все кончилось, Диего… Я хочу уйти, пока еще не умерли мои иллюзии.– То, что связано с тобою, для меня никогда не умрет. Никогда… – повторил он.И отпустил ее. ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯЛИЛИ, ЛОЙ и ИРЭН 22 Нью-Йорк, 1981 год. Лили замолчала.За все полчаса, пока она рассказывала эту историю, Энди ни разу не перебил ее.– Позволь мне подытожить сказанное тобой, – сказал он, когда Лили закончила.– Согласно тому, что ты рассказала, главное здесь в том, что Ирэн Пэтуорт-Крамер в действительности не кто иной, как Аманда Кент.– Да, – ответила Лили.– А настоящая истинная Ирэн – Лойола Перес?– Да.– И Лой – твоя мать?Лили пожала плечами.– И на этот раз – да… В буквальном смысле слова, Лой произвела меня на свет, обеспечила меня, а затем, по всей видимости, предпочла умыть руки от своего материнства. Я была главным неудобством, угрозой ее элегантному образу жизни.– Не забывай о том, что она была связана с Диего Парильесом Мендозой, – напомнил Энди. – Это кому хочешь подействовало бы на нервы.Лили покачала головой.– Не надо ее защищать, это все равно ничего не изменит. Она мне не мать в том смысле, в каком это можно сказать об Ирэн. И я должна ей об этом заявить.Ему показалось, что Лили просто дурачится, ибо это вряд ли смогло играть какую-нибудь роль для Лой. Но не время было для таких высказываний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172