Разговаривали очень мало, только о том, что во избежание гнева Чарли придется сразу же сообщить ему об убийстве Марианны, ему и всем членам труппы.
Но вышло все иначе. Чарли не дал им произнести ни слова, когда они вбежали в зал с опозданием на десять минут. Все, что мог, он высказал им сам в своей обычной грубой манере.
Аманда слышала вокруг себя шепоток и испуганные восклицания: это Ронда рассказала кому-то о случившемся вчера, и новость тут же разнеслась по сцене. Очень быстро шепот перешел в возбужденный гул, а Аманда молча стояла среди этого разбуженного улья, не отрывая взгляда от массивного силуэта, склонившегося над столиком Чарли Баготты. Лишь на короткий момент, в самый разгар репетиции, она смогла отогнать от себя мысль об убийстве Марианны. Она ненавидела себя за ту легкость, с которой ей удалось обрести бесстрастный вид, но в таких ситуациях ей никогда не приходилось оказываться, так что она совершенно не знала, как следует себя держать. У нее совершенно заходил ум за разум.
Разговоры оборвались сами собой, когда три силуэта отодвинулись от стола и стали подниматься на сцену. Впереди шел Чарли, и в тот момент, когда он ступил на сцену, воцарилось гробовое молчание. Все смотрели на двух полицейских, шествовавших за ним.
– Думаю, вы уже все знаете, – рявкнул хореограф, бросив гневный взгляд на Ронду и Аманду. – С вашей стороны, милые дамы, было бы очень любезно проинформировать меня о случившемся немного раньше.
– Но мы пробовали, – горячо возразила Ронда, – если вы помните. Но вы не позволили нам и рта открыть.
– Возможно, Ронда, – неохотно признался Чарли, передернув плечами. – Что ж, очень жаль, что все так вышло.
Взгляд, который он бросил на Аманду, неожиданно был полон тепла.
– Ты в порядке?
Его нежданная заботливость застала ее врасплох. Она кивнула, надеясь, что этот жест будет воспринят как знак согласия, и ей не придется давать дополнительных разъяснений. Она вновь почувствовала себя бесконечно слабой. Ее подбородок и губы так задрожали, что пришлось изо всех сил сжать челюсти, чтобы не расплакаться. Ничего не видящим взором она несколько раз посмотрела по сторонам и только после этого смогла произнести хриплым и дрожащим от волнения голосом:
– Да, все в порядке.
В этот момент Маклофлин перехватил ее взгляд, и какое-то время они молча смотрели друг на друга. Аманда не могла понять, что он думает о ней, но что-то в его взгляде убеждало, что мысли его о ней не очень лестные. Она пожала плечами и отвела взгляд. В конце концов, почему ее это заботит? Какая разница, что он о ней думает! И все же… Никогда она еще не встречала человека, столь умело скрывающего свои мысли и чувства. Именно , то ее так и раздражало. Обычно ей удавалось добиться хотя бы намека на понимание своего собеседника, следя за его лицом. Но Маклофлин казался образцом олимпийской бесстрастности. Никогда прежде чье-то лицо, тем более лишенное всякого выражения, не вызывало в ней чувства собственной слабости и незначительности.
Аманда всегда гордилась своим умением владеть собой. Это было просто необходимо в танце, но все же достичь такого умения было не просто. Она долго упражнялась, прежде чем добилась требуемого уровня самоконтроля. Теперь же волнение, испытанное ею при одном взгляде на Маклофлина, впервые заставило ее задуматься над тем, что, возможно, все ее упражнения были напрасны. Аманда могла заставить себя выполнять любую работу, какой бы трудной и неприятной она не была. Однако она не умела и не считала нужным скрывать свою неприязнь к кому-либо или чему-либо. Маклофлин был одним из тех, кто вызвал у нее чувство неприязни. Но его холодный и циничный взгляд красноречиво говорил, что он способен дать отпор любым проявлениям неприязни к себе. И никто, глядя на лейтенанта Маклофлина, не мог даже предположить, чего эта способность на самом деле ему стоила.
«Все хорошо, расслабься, крошка, – приказала себе Аманда успокоительным тоном. – Если ты будешь так реагировать на все, тебе не миновать нервного срыва. Впрочем, у тебя реакция живого человека, чего не скажешь о Маклофлине, который напоминает робота».
Аманда снова взглянула на Тристана, пытаясь поймать хоть какое-то проявление чувств на его лице, но ее постигло разочарование. Похоже, она плохо понимала жизнь.
Впрочем, Аманда не слишком переживала, что ее попытка потерпела поражение. Она не смогла прочесть ничего на лице Тристана, зато отношение к нему явственно читалось на ее лице, и это выводило его из себя. Это была открытая неприязнь. Тысяча чертей – это бесило его! Не хватало того, чтобы он влюбился! Вздрогнув, он отвернулся. Ровным спокойным голосом он немедленно начал расспросы сгрудившихся вокруг него танцоров. Через несколько минут он уже знал имена всех членов труппы.
Аманда осталась в одиночестве, краем глаза наблюдая за двумя полицейскими. Она не желала ни с кем ни о чем говорить, но, опустившись на пол, почувствовала изоляцию, заметив, что мимолетные взгляды ее товарищей по труппе как бы определяют ей сейчас особое место. Она полагала, что каждый из них радовался, что избежал опознания трупа Марианны, а сейчас желал отстраниться от нее. За прошедшие три года труппа стала для нее почти семьей, стала значить для нее больше, чем ее собственная семья. Поэтому сейчас она почувствовала себя брошенным ребенком.
* * *
Лейтенант Маклофлин стал спрашивать, знал ли кто-нибудь из присутствующих что-то о предыдущих жертвах. Аманда переглянулась с Рондой.
В это время чья-то рука погладила плечо Аманды, и она вздрогнула и оглянулась. Вскинув голову, Джун, новенькая танцовщица в труппе, стояла рядом с нею, дружески мило улыбаясь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92