»
Через три минуты я уже была у его двери. «Боже мой, только бы он не уехал, »— шептали губы. Я без стука открыла дверь. Бенни стоял в середине комнаты, собирая вещи. На полу валялись его рубашки, брюки и другие скромные вещи. Он удивленно посмотрел на меня и вскинул руки в отчаянии.
— Хелен, ты не должна была приходить. Теперь все гораздо сложнее.
— Ты никуда не едешь. Я тебя не отпускаю, — заявила я, задыхаясь.
— Мне больше нечего сказать, — ответил он, отворачиваясь. — Я все объяснил в письме. Клянусь, его было непросто написать.
— Значит, ты берешь меня с собой.
— Ты сошла с ума.
— Я могу научиться петь. Я буду талисманом оркестра.
— Это невозможно. Я уезжаю один, поезд — вечером.
— Не надо, — умоляла я. — Я войду в поезд с тобой.
— Ну же, успокойся. Мы давно не дети, не говори ерунду.
— Я могу одолжить тебе денег. Пала тебе поможет.
— Ты думаешь, я возьму деньги у твоего отца? Да я лучше умру с голоду.
Больше мне нечего было сказать. Все погибло. Я поплелась в угол и встала спиной к нему. «Ты должна говорить нормальным голосом, — думала я. — Или он решит, что ты просто истеричка.»
— Ты единственное, что у меня осталось, Бенни. Ты — все, во что я верю. Если ты уедешь, то я стану самым одиноким в мире человеком.
Он подошел ближе, обнял меня за плечи и повернул к себе. Я старалась не смотреть на него. Я стояла перед ним, как голая. Голая и беззащитная.
— Ну же, Хелен, — прошептал он. — Мы как-нибудь с этим справимся. И ты, и я. Думаешь, мне просто? Да?
— Возьми меня с собой, только возьми…
— Не могу, любимая. Просто не могу. Если бы ты знала, как мне этого хочется. Я ужасно, страшно люблю тебя.
— Ты сам говорил, что позаботишься обо мне и сделаешь меня счастливой. Ты обещал, что будешь целовать меня, заниматься со мной любовью и потом все сначала — целовать, любить. Ты же обещал, что мы будем жить так…
— Да, знаю. Но все изменилось. Ничто не длится вечно. Я ведь говорил и то, что, может, нас тут скоро не будет. Помнишь?
Он погладил меня по голове, и я решилась взглянуть ему в лицо.
— Ты жестокий и эгоистичный. Иначе ты бы поступил по-другому.
— Я должен, — возразил он. — Выбора нет. А теперь, ради бога, перестань, или я сойду с ума.
И он вернулся к сборам. Я сидела на кровати и наблюдала за ним. Очень скоро я заметила, что плачу. Слезы стекали по щекам и падали мне на руки. Я попыталась взять себя в РУКИ.
— Может, помочь? Подать что-нибудь?
— Нет, спасибо. Я, кажется, все сложил.
— А паспорт у тебя в порядке? Может, тебе придется подождать несколько дней?
— Нет, он действителен еще два года.
— Два года?
— Да, но я думаю, что к тому времени уже вернусь домой. Если, конечно, не буду играть так хорошо, что меня просто не отпустят. — Он подмигнул мне и снял со стены гитару.
— И ее берешь?
— Да, я играю на гитаре, трубе и ударнике.
— А когда отходит поезд?
— В девять с чем-то. Только прошу тебя — не приходи на станцию.
— Я сейчас уйду, не волнуйся. Все кончится.
Он встал и расправил уставшие плечи. Только тут я заметила, что ранка на лбу еще не зажила.
— Спеть тебе что-нибудь или сыграть? — спросил он. — Еще есть время.
— Да, сыграй, — ответила я. — Сыграешь, когда я буду уходить, а пока подойди ко мне.
Он подошел, встал передо мной на колени, как в тот первый вечер, когда мы были вместо.
— Будь молодцом, — сказал Бенни и поцеловал меня.
— Все теперь кончено. Я больше не буду плакать. Ты мне напишешь?
— Да, я напишу тебе массу писем. По письму в день. Там тепло, как здесь летом, растут пальмы и апельсиновые деревья…
Я поцеловала его и погладила по голове, и тут внутри меня прозвучал тихий звонок.
— Прощай, Бенни. Я ухожу.
— До свидания, Хелен. Может, ты еще будешь счастлива — по-настоящему счастлива.
— Буду. Ну, сыграй мне на прощанье. Он отошел в угол и заиграл. И это был последний раз, когда я его видела. Таким я и запомнила Бенни — с его трубой, прижатой к т губам. Я медленно спустилась по лестнице, слушая трубу. Музыка становилась тише и тише по мере того, как я подходила к калитке, но и на дороге она еще звучала… Потом все стихло.
— Что с тобой? — спросила Нелли, когда я вошла в дом. — Ты больна?
— Нет, со мной все в порядке.
— А я как раз подаю обед.
Я взбежала по лестнице, ополоснула лицо, припудрила нос и вслух велела себе успокоиться.
Мама и папа уже сидели по разным концам стола. Это был очень тихий ужин. Даже Джон почти ничего не говорил. Аппетита ни у кого не было, а когда Нелли убрала со стола, отец вдруг сказал:
— Хелен и Джон, я прошу вас пройти в гостиную. Мы с мамой хотим кое-что вам сказать.
Мама села на диван. Она не закурила, как делала обычно после еды, — наверное, она не хотела, чтобы кто-нибудь заметил, как у нее дрожат руки. Папа громко высморкался, несколько раз прошелся по комнате, а потом остановился. Джон удивленно переводил взгляд с одной на другого.
— Ну, Анна, — ты или я? — спросил папа.
— Лучше ты.
Папа выпрямился и начал:
— Мы с мамой решили развестись. Вы уже оба взрослые, и мы можем вам сказать все откровенно. Нервотрепка закончилась, так что наше решение принесет всем облегчение. Конечно, всегда грустно, когда двое людей понимают, что больше не могут жить вместе, но это не помешает нам встречаться и общаться. Мы с мамой всегда понимали друг друга, надеюсь, будем понимать и впредь.
Он замолчал, и мы все молчали, как игроки за карточным столом перед началом игры.
— Ну и что дальше? — спросил наконец Джон. Это прозвучало вполне по-взрослому, но сам он казался таким растерянным и маленьким в большом кресле, в котором сидел.
— Развод займет немало времени, — ответила мама, — даже когда обе стороны согласны — это длинный судебный процесс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29