– Мне кажется странным, что у вас вызывает столь сильные эмоции личная жизнь няни. – Доктор Джи подняла брови. – Думаю, вы понимаете, что за этим кроется нечто большее, чем вы готовы признать?
– Я понимаю только, что ненавижу Констанс Энн! Я бы разозлилась точно так же, если бы с ней стал встречаться, к примеру, наш почтальон!
Доктор Джи что-то записала в своем блокноте.
– Вы с ней вместе учились в актерской школе?
Татьяна нетерпеливо кивнула. Ее раздражала кропотливая работа, которую нужно было проделывать, чтобы обозначить проблему. Она бы предпочла мгновенное решение. Неужели она хочет слишком многого?
– Расскажите мне о ней.
– Представьте себе самого гнусного человека, какой только может быть. – Пауза. – Представили?
– Да.
– Ладно. Так вот, Констанс Энн еще хуже. Доктор Джи только посмотрела на нее.
– Я представляла Саддама Хусейна. Татьяна и глазом не моргнула.
– Да, Хусейн, конечно, монстр, но по сравнению с Констанс Энн даже он не так уж плох.
– Почему вы не расскажете, что между вами произошло? Тогда мы сможем представить вашу вражду в перспективе.
Татьяна покачала головой:
– Я не собираюсь тратить следующие четыре сеанса на разговоры об этой женщине.
– Четыре сеанса?
– По меньшей мере. Мой рассказ может занять и больше. – Татьяна снова покачала головой. – Давайте лучше не будем даже сворачивать на эту дорожку.
Доктор Джи поджала губы.
– Вы поговорили с матерью?
– Нет. Но я думала о том, что надо позвонить. Это считается?
– Это первый шаг.
– Вы шутите?
– А вы как думаете?
– Я отказываюсь отвечать на том основании, что мои слова могут быть использованы против меня.
– Татьяна, вы не на суде.
– Правда? Иногда сеансы терапии похожи на перекрестный допрос продолжительностью в пятьдесят минут. Конечно, без Ф. Ли Бейли, но зато с дополнительным бонусом в виде рецептов на лекарства. Кстати, у меня кончается клонопин. Аптекарь посматривает на меня с подозрением. Точнее, не на меня, а на моего помощника Энрике.
Доктор Джи на минутку поднесла ручку к губам, а затем начала писать так много и так быстро, словно из ее мозга, обогащенного образованием в Колумбийском университете, полились на бумагу великие тайны Татьяниной души. Наконец она отложила ручку и заговорила:
– Что вас больше всего беспокоит? Тот факт, что Джек объявил о своих планах встречаться с Констанс Энн, или то, что вы не можете его контролировать?
Татьяна одеревенела. Она попыталась было высмеять предположение психотерапевта:
– Контролировать Джека Торпа? У меня нет такого намерения.
– Нет намерения или нет возможности?
– Я думала, мы говорим о Констанс Энн.
– Так вы теперь готовы ее обсудить? Татьяна прищурилась:
– Я не стремлюсь контролировать всех и вся. Доктор Джи смотрела на нее бесстрастным взглядом.
– Не стремлюсь!
Татьяна посмотрела на часы. Она уже не могла дождаться, когда закончится сеанс. Больше всего ей нравились сеансы, на которых она много жаловалась доктору Джи, а та ее морально поддерживала, причем из ее слов можно было заключить, что вокруг Татьяны все сумасшедшие, эгоисты и не достойны ее. А сеансы напряженного самоанализа, подобные сегодняшнему, ее раздражали.
– Татьяна, в ваших отношениях с мужчинами прослеживается определенный сценарий, – заявила доктор Джи.
– Нуда, я бы сказала, что все они ужасно неудачные.
– Не перебивайте меня. Этот вопрос нужно исследовать глубже. Вы выбрали в мужья Керра – человека, который не работал и не обладал ни одним из навыков, которые пользуются спросом в обществе. В результате вы оказались в положении «мужчины в доме» и к тому же единственного кормильца семьи. В качестве мальчика на побегушках вы держите Энрике – молодого, одинокого и по всем признакам очень сексуального мужчину. А теперь вы вдобавок наняли Джека Торпа ухаживать за детьми.
Некоторое время Татьяна молчала.
– И какой же, по-вашему, из этого следует вывод? Доктор Джи сухо улыбнулась:
– Вывод такой: все мужчины в вашем личном окружении находятся в таком положении, которое принижает их мужественность. Не думаю, что это случайное совпадение. Полагаю, это идет из детства и связано с вашими чувствами по отношению к отцу и с тем, как повела себя ваша мать, когда он вас бросил. Татьяна закатила глаза:
– Ну почему роза не может быть просто розой? Почему все должно уходить корнями в детство?
– Потому что обычно так и бывает. – Доктор Джи подалась вперед и улыбнулась ободряющей улыбкой. – И мой кабинет – то самое место, где вам не опасно говорить об этих чувствах.
Некоторое время Татьяна колебалась, но, когда она все же решилась открыть душу, слова вдруг полились сами собой:
– Моя мать постоянно надеялась, что он вернется, ждала хоть какого-то известия – телефонного звонка, письма, хотя бы упоминания о его местонахождении в разговоре с общим знакомым, – только этим она и жила. Я ненавидела ее за то, что она по нему скучает. Тогда я поклялась, что никогда не позволю ни одному мужчине вот так меня сломить.
По щекам Татьяны полились слезы. Она стала вытирать их тыльной стороной руки.
– Мне казалось, что всякий раз, когда она смотрела на меня, она думала о моем отце и злилась на меня за то, что я о нем напоминаю. Иногда я вспоминаю некоторые вещи, которые она мне говорила, и те чувства, которые это вызывало, и у меня появляется бешеная решимость сделать так, чтобы... ну, понимаете... чтобы Итан и Эверсон никогда, то есть вообще никогда не почувствовали себя так, как я тогда. Я всегда буду на их стороне. Всегда!
Доктор Джи взяла ее за руку.
– Это прекрасное решение.
Татьяна попыталась сдержать новый поток слез, но ей это не удалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96