Несомненно, сейчас вы хотите мира и покоя, и ваша семья…Она перевела свои темные горящие глаза на портрет Поля, и взгляд их смягчился.– Я сделаю это для моего сына, – сказала она, глядя на него с любовью большей, чем материнская. – Посмотрите, как он улыбается, как он прекрасен и как счастлив. Перл вырастет здесь, под этим портретом. По крайней мере, у него будет хоть это. Ты, – проговорила она, тыча опять в мою сторону своим длинным тонким пальцем, – отняла у него все остальное, даже его жизнь.Бо в отчаянии посмотрел на меня и вновь повернулся к ней.– Мадам Тейт, – сказал он, – если дело в наследстве, мы готовы подписать любой документ.– Что? – Она вскочила на ноги. – Вы думаете, что дело в деньгах? Деньгах? Мой сын мертв. – Она подняла плечи и поджала губы. – Дискуссия окончена. Я хочу, чтобы вы немедленно убрались из моего дома и из нашей жизни.– Вам это не удастся. Судья…– У меня есть адвокаты. Разговаривайте с ними. – Она так холодно мне улыбнулась, что мороз пробежал по коже. – Ты надела лицо и тело сестры и заползла в ее сердце. Вот и живи теперь там, – произнесла она свое проклятье и вышла из комнаты.С ног до головы меня пронзила боль.– Бо!– Пошли. – Он покачал головой. – Она сошла с ума. Судья это поймет. Пошли, Руби. – Он протянул мне руку. Я почувствовала, как пол поплыл под ногами.Перед тем как мы вышли из комнаты, я еще раз взглянула на портрет Поля. Его удовлетворенное выражение наполнило мое сердце таким мраком, который не смогли бы разогнать и тысячи солнечных дней.
После тягостного возвращения в Новый Орлеан я свалилась от эмоционального истощения и проспала до позднего утра. Бо, разбудив меня, рассказал, что только что звонил месье Поулк.– И? – Я быстро села, сердце учащенно забилось.– Боюсь, новости неважные. Эксперты говорят, что у однояйцевых близнецов все похоже: группа крови, даже размеры органов. Врач, который лечил Жизель, не думает, что рентген что-нибудь покажет. Мы не можем рассчитывать на то, что медицинские данные помогут установить личность.– Что касается моего отцовства… анализ на группу крови только подтвердит, что я мог бы им быть, а не то, что я – отец. Как говорит месье Поулк, эти анализы еще не совершенны.– Что же нам делать? – простонала я.– Он уже подал петицию на слушание, и дата суда назначена, – сказал Бо. – Мы расскажем нашу историю, предъявим образцы подписи. Он также хочет использовать твой художественный талант. Месье Поулк подготовил нам на подпись документы, что мы добровольно отказываемся от каких-либо притязаний на поместье Поля, уничтожая таким образом мотив. Может быть, этого будет достаточно.– Бо, а что, если нет?– Давай не думать о худшем, – посоветовал он. Хуже всего было ожидание. Бо пытался занять себя работой, я же ничего не могла делать, кроме как спать и бродить из комнаты в комнату, а иногда просто сидела часами в детской Перл, уставившись на ее игрушки-зверушки и куклы. Прошло всего два дня, как месье Поулк подал нашу петицию в суд, а нас уже одолели газетчики. Никто не называл своих источников, но и мне, и Бо казалось очевидным, что из-за своей ненасытной жажды мести Глэдис Тейт намеренно позволила истории просочиться в прессу. Заголовки были соответствующими:«Близнец заявляет, что в ее могиле похоронена сестра!Разыгралось сражение об опеке».Обри было дано распоряжение говорить всем, что нас нет. Мы не могли ни принимать посетителей, ни отвечать на вопросы. До слушания в суде я фактически была узницей в своем собственном доме.В тот день ноги у меня дрожали. Я вцепилась в руку Бо, когда мы спускались по лестнице, чтобы сесть в машину и ехать в здание суда в Приход Терребон. Выдался один из тех облачных дней, когда солнце дразнит редкими яркими лучами, а потом скрывается за сплошными облаками, повергая мир в серое уныние. Это соответствовало смене моих настроений от оптимизма и надежды к депрессии и пессимизму.Когда мы прибыли, месье Поулк уже ждал в здании суда. История возбудила любопытство и в бухте, и в Новом Орлеане. Я быстро оглядела толпу собравшихся и увидела некоторых друзей бабушки Кэтрин. Я улыбнулась им, но они были смущены, не уверены и побоялись ответить мне тем же. Я чувствовала себя чужой. Как же объяснить им, почему я превратилась в Жизель? Смогут ли они это понять?Сначала мы заняли свои места, а потом под звуки фанфар, максимально работая на ситуацию, вошла Глэдис Тейт, все еще в трауре. Она повисла на руке Октавиуса и ступала с огромным трудом, показывая миру, что мы втянули ее в это кошмарное слушание в самое тяжкое время. На ней не было косметики, поэтому она выглядела бледной и больной, более слабой из нас двоих в глазах судьи. Октавиус опустил глаза, склонил голову и ни разу не взглянул в нашу сторону.Тоби, Жанна и ее муж Джеймс шли следом за Глэдис и Октавиусом, хмуро посматривая на нас. Их адвокаты, Вильям Роджерс и Мартин Белл, проводили их до кресел. Они выглядели устрашающе в темных костюмах и с тяжелыми кейсами. Вошел судья, и все заняли свои места.Имя судьи было Хиллиард Барроу, и месье Поулк выяснил, что он имел репутацию человека язвительного, нетерпеливого и твердого. Это был высокий, подтянутый мужчина с жесткими чертами лица: глубоко посаженные глаза, густые брови, длинный костистый нос и тонкий рот, который становился похож на лезвие, когда он сжимал губы. У него были каштановые волосы с проседью, сильно поредевшие у пробора, и макушка блестела в электрическом свете. Из-под рукавов его черной судейской мантии торчали длинные руки с костлявыми пальцами.– Обычно, – начал он, – этот зал суда относительно пуст во время подобных заседаний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102