— Барт, перестань придумывать.— Я-то никогда не придумываю, не то, что ты, — сказал я, и она начала дрожать так сильно, что чуть не выронила Синди.Жаль, что не выронила. Правда, с Синди ничего бы не случилось: на полу толстый ковер.— Оставайся здесь и жди меня, — сказала она, надевая пальто. — Прошу тебя, хоть однажды послушайся меня. Сиди дома и смотри телевизор. Съешь хоть все конфеты, если хочешь, но оставайся дома и никуда не выходи.Она шла туда, к бабушке. Внутри меня внезапно возник страх, что она не вернется. Я испугался за нее.А вдруг это вовсе не игра — то, что задумал Джон Эмос, вовсе не игра? Но я не мог ничего сказать ей. Потому что, как бы там ни было, Бог должен быть на стороне Джона Эмоса, ведь он единственный без греха.Одевшись в самое теплое свое белое пальто и белые сапоги, мама подхватила Синди, тоже тепло одетую.— Будь хорошим мальчиком, Барт, и помни: я люблю тебя. Я вернусь через десять минут, хотя один Бог знает, что ждет там меня, и что та женщина про меня знает.Мне стало стыдно за то, что я наделал. Я мельком взглянул в бледное мамино лицо. Для нее будет тяжелый удар встретить там свою мать. Она умрет, и я никогда ее не увижу. Ее покарает Бог.Отчего я не радовался, что Бог уже начал свою кару? Голова моя вновь заболела. Меня затошнило. Ноги стали ватными.Дверь за мамой захлопнулась.Мама, не уходи, не оставляй меня! — кричала моя душа. — Я не хочу быть один. Никто не будет любить меня кроме тебя, мама, никто. Не ходи туда, не ходи, не встречайся с Джоном Эмосом.Я не должен был ничего говорить. Могла бы догадаться, что я здесь без нее не останусь. Я натянул пальто и побежал к окну взглянуть, как она несет Синди по дождю и ветру. Неужели она сможет взглянуть в лицо ангелу мести, она, простая женщина?Когда она скрылась из виду, я выскользнул из дома и последовал за ней. Значит ли все это, что она любит меня? Нет, не верь, шептал кто-то старый и мудрый в моем мозгу. Подарки, игрушки, игры и новая одежда — все эти вещи родители обычно дают детям даже тогда, когда на следующий день положат им мышьяк в сладости. Самое главное — чувство безопасности и надежности — она мне не дала.Я устало вздохнул, надеясь в глубине души, что когда-нибудь, где-нибудь, я найду мать, в которой я так нуждался, мать, которая всегда будет со мной, которая поймет меня.Дождь хлестал меня по лицу, рвал одежду ветер. Впереди я видел, как мама удерживает Синди, которая вырывалась и кричала: «Не люблю дождь! Хочу домой! Не хочу идти!».Спустив с рук Синди и в то же время пытаясь тянуть ее за собой, мама пыталась укрыться от дождя, но в конце концов оставила эти попытки, чтобы укрыть хотя бы Синди.Капюшон упал с маминой головы, но она его уже не поправляла, и намокшие волосы прилипли к ее голове, так же, как и мои, потому что я никогда, никогда в жизни не надену на голову капюшон — я испугаюсь своего отражения в зеркале.Мама поскользнулась на жидкой грязи, намытой дождем с горы, и почти упала, но выправилась и пошла дальше. Синди в это время била ее и кричала: «Домой! Я хочу домой!».Она шла быстро, не оглядывалась, полностью сконцентрировавшись на дороге. «Перестань лупить меня, Синди!»Высокие стены. Стальные столбы. Крепкие ворота. Какой-то таинственный ящик для переговоров. Тонкий голос — и ответ унес ветер. Частная жизнь ничего не значит для ветра — и для Бога, ровным счетом ничего.Я услышал, как она закричала, стараясь перебить вой ветра и шум дождя:— Эта Кэтрин Шеффилд. Я ваша соседка. Барт — мой сын. Я хочу поговорить с хозяйкой. Тишина, только вой ветра. И вновь мама закричала:— Мне необходимо поговорить с ней, а если вы не примете меня, я перелезу через забор. Я войду тем или иным путем, так что откройте мне и избавьте себя и меня от неприятностей.Я стоял поодаль и хватал ртом воздух, будто у меня и впрямь было плохо с сердцем. Медленно-медленно черные ворота начали открываться.Мне хотелось закричать: нет! Не ходи, там ловушка, мама! Но я не знал в действительности, есть ли ловушка для нее. Я сам был в ловушке — между Джоном Эмосом и Малькольмом, что сидел внутри меня. Ничего хорошего мамино вторжение не обещает, это я знал.Я быстро проскользнул между створками ворот, прежде чем они успели захлопнуться. Звук их клацанья был такой же, как должен быть у дверей тюремной камеры.Мама пошла к дому с Синди, вырывающейся из ее рук. К тому времени, как я думал, они должны были промокнуть до нитки. Я, по крайней мере, промок.Мама поднялась по ступеням, прижимая к себе сопротивляющуюся Синди. Она подняла челюсть медной львиной головы, заменяющей звонок, и громко позвонила.Джон Эмос, видно, уже ждал ее, потому что он немедленно открыл дверь и низко, как королеве, поклонился. Я поспешил в боковую дверь, чтобы не пропустить ни слова. Я побежал к стойке бара, чтобы спрятаться за нею, потому что прятаться за пальмами больше было нельзя — Джори однажды обнаружил меня там.Я сбросил пальто на пол и быстро прополз вниз стойки, открыв дверь в гостиную, чтобы все видеть. Мама, очевидно, еще была в фойе, снимала свое мокрое пальто и грязные белые сапоги. Вскоре она появилась. У меня не было даже времени посмотреть, сидит ли бабушка в своем кресле.При появлении мамы бабушка встала, пряча за спиной свои трясущиеся руки. Вуаль скрывала ее волосы и большую часть лица.Внутри меня какой-то слабенький, маленький голос закричал маме «не надо», когда она переступила порог этой комнаты, все еще держа на руках Синди. Верхнюю одежду с Синди тоже сняли, и она была совершенно сухой, в то время как слипшиеся, мокрые пряди маминых волос болтались, как веревки. Ее глаза, лицо были явно нездоровы, и мне опять захотелось плакать от жалости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107