Хорошо еще, что меня любит бабушка и любит Эппл, а то бы совсем мне было тоскливо. Вот она стоит, моя леди в черном, раскинув руки, ожидая меня: меня будут целовать и обнимать много горячее, чем Синди.Она предложила мне тарелку супа. Он был такой вкусный, с сыром.— Почему я не могу сказать родителям, как я люблю тебя, и что ты любишь меня? Это было бы прекрасно.Я не сказал ей, что не верю, будто она на самом деле моя бабушка, а просто думаю, что она хотела угодить мне. Вот и сказала так. Все равно она мне родная, а в семье все должны любить друг друга. Только незнакомые не любят.Она молча показала мне новый подарок — грузовик. Вся радость будто слетела с нее от моего вопроса.— Твои родители ненавидят меня, Барт, — едва слышно прошептала она. — Не говори им ничего. Пожалуйста, храни наш секрет.Мои глаза округлились от изумления:— Ты что, была с ними знакома?— Да, давным-давно, когда они еще были молодыми. Вот это да!— А что такого ты сделала, что они тебя ненавидят? Сама ненависть не была мне удивительна: я считал, что меня тоже все ненавидят.Она прикоснулась ко мне рукой:— Барт, иногда даже взрослые совершают непростительные ошибки. Я за свою ошибку дорого заплатила. Каждую ночь я молю Бога о прощении, я молю мысленно своих детей о прощении. Я не нахожу себе места, когда гляжу на себя в зеркало, поэтому я прячу от всех свое лицо; я нарочно сижу в таких неудобных креслах, чтобы ни на минуту не забывать о зле, которое я причинила тем, кого любила больше всех.— А куда делись твои дети?— Разве ты не помнишь? — расплакалась она. — Они убежали от меня: Барт, мне так тяжко вспоминать это. Никогда не убегай от своих родителей, Барт.Я и не хочу. Мир слишком большой. Слишком страшный. Я хочу остаться там, где тепло и безопасно. Я подбежал к ней, обнял; потом начал играть с новым грузовиком — и тут в комнату вошел, хромая, Джон Эмос и взглянул на нас очень злобным взглядом.— Мадам! Вы испортите ребенка, потакая каждому его желанию. Следовало бы вам знать это.— Джон, — высокомерно проговорила она, — не смей больше входить ко мне без стука, оставайся в своей комнате.Властная. Оказывается, моя бабушка властная. Я улыбнулся над Джоном Эмосом, который удалился, бормоча себе под нос, что она не предоставила ему никакой комнаты, а также достойного его положения. Я забыл о нем сейчас же, как только он вышел. Я слишком был занят новым грузовиком и тем, как и почему он работает. Но мое любопытство всегда плачевно оканчивалось: менее чем через час грузовик был разломан на части.Бабушка молча вздохнула и, видимо, пожалела, глядя на несчастный грузовик.Длинные летние дни проходили в нравоучениях Джона Эмоса о том, как стать таким же сильным и внушающим страх, как Малькольм, как накопить столько мудрости и коварства. Меня зачаровывала сама внешность Джона: его шаркающая походка, его костлявые ноги, его свистящее дыхание, шипящие звуки слов, его тонкие усы и лысая голова, на которой, казалось, растет один-единственный белый волос. Однажды мне захотелось выдернуть его.Между ними с бабушкой были какие-то странные отношения. Она была хозяйкой; она не любила его и могла бы выгнать, но почему-то терпела.Мне было хорошо между ними двоими; с одной стороны — бабушка с ее подарками, поцелуями и ласками; с другой — Джон Эмос, который учил меня тому, как стать сильным, властным и управлять женщинами. Теперь, когда меня любили, невзирая на мою неуклюжесть и злость, я начинал ощущать ту особую магию отношений, которая существовала между Джори и мамой. Теперь временами и мне казалось, что я чувствую музыку закатов. Мне казалось, что лимонное деревце у нас в саду слегка поет. У меня был Эппл, мой щенок-пони. И, кроме того, впереди меня ждал мой день рождения и Диснейленд.Теперь, когда я готовился стать таким же умным, как Малькольм, я начал искать пути сохранить любовь к себе Эппла, пока я буду отсутствовать целых три недели. Я думал об этом по ночам, не спал. Я думал об этом днем. Кто начнет кормить Эппла и красть его любовь ко мне? Кто?Я подошел к персиковому дереву и проверил: не дало ли оно корней? Оно должно было приняться, но не принялось. Потом я подошел к посеянному мной цветному горошку: глупые семена просто лежали и ничегошеньки не делали.Проклятие. Я был проклят. Я кинул взгляд на часть парка, за которой ухаживал Джори: все было в цветении. Несправедливо. Даже цветы не хотят у меня расти. Я на коленях прополз туда, где цвели мальвы Джори. По пути я переломал петунии, размазал по земле портулак. Что бы сделал Малькольм, если бы он был на моем месте? Он бы сорвал все цветы Джори, вырыл на своем участке дырки пальцами и воткнул туда цветы.Одну за другой я втыкал в дырки мальвы. Они не слушались и поникали, но я положил их друг на друга — теперь и моя часть сада была в цветении. Умный, хитрый и коварный.Я посмотрел на испачканные колени и вспомнил, что порвал сегодня свои штаны о домик Кловера, который начал строить. Я хотел таким способом извиниться перед ним за то, что так часто наступал на него. Вот и он, лежит на веранде и вполглаза смотрит за мной, опасаясь. Меня он больше не интересует. Когда-то я хотел его любви, но теперь у меня собака получше.Начали кусаться комары. Я потер глаза, не заботясь о том, что они были запачканы жиром после околачи-вания в папиной мастерской. Эмме не понравится моя испачканная белая майка, и мама наверняка откажется чинить порванное. Я закусил губу.Субботы — для отдыха и развлечений, но у меня не было развлечений. Не было хобби, как у Джори. Я не рожден для балета, а только для того, чтобы получать синяки и пачкаться.У мамы есть Синди. У папы — пациенты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107