Благодаря игре физиологического случая (организм договорился с ядами в насквозь прокуренном номере), я чувствовал себя замечательно, просто великолепно. Манхэттен гудел весенним озоном, готовясь к июльским пожарам и безумному августовскому зною. Прогуляюсь-ка, подумал я и отправился в путь пешком.
Свернув налево с мужской Мэдисон-авеню (застегнута на все пуговицы, словно бильярдная жилетка), я двинулся на север, в бесконечную воздушную западню. Громко переругивались водители и таксисты, в неустанном поиске приключений на собственную задницу, всегда готовые к драке, конфронтации. А вот и жизнь улицы во всем ее многообразии. Аферисты разных мастей. На углу Пятьдесят четвертой в телефонной клетке из стекла и металла неистовствовал здоровенный негр. Ясно было одно: разговор у него не из легких. Нагревшийся на солнце металл будки вибрировал в такт тяжелым хлопкам розоватой мясистой ладони. Черномазый, надсаживаясь, что-то орал в трубку — не знаю уж что. Наверняка тут как-то замешаны деньги. Деньги всегда замешаны. Может, наркота и бабы тоже. Этот город буквально источает насилие, от подземных туннелей до абстрактных воздушных путей. Какой же будет достигнут баланс? Вероятно, паршивый. Все любовные связи сто раз переплетутся и спутаются с другими такими же, где люди понимают лишь непотребство и угрозу... Мне приходилось поднимать руку на женщин. Знаю, знаю, это не спортивно. В каком-то смысле — только не смейтесь — это даже нелегко. Самим-то приходилось раздавать плюхи или (это уже к вам, уважаемые дамы) получать их? Это трудно. Надо через себя перешагнуть, особенно первый раз. Потом, правда, чем дальше, тем легче. С какого-то момента ударить женщину — раз плюнуть. Впрочем, надо бы, наверно, остановиться. Когда-нибудь надо с этим делом завязать... Я поравнялся с будкой, и негр, бросив трубку на рычаг, волчком развернулся ко мне — но сразу втянул голову в плечи и снова хлопнул по железной стенке кабины, уже слабее. Табло у нас над головой высвечивало время дня и температуру воздуха.
Когда в начале седьмого я неторопливо зашел в отель «Каравай», Филдинг Гудни уже дожидался в Диммесдэйл-рум. Стоя спиной ко мне среди высоких стульев, неровно расставленных в глубине этого стеклянного грота, он вздымал ввысь два расслабленных пальца, словно грозил кому-нибудь или ставил условия. В матовом зеркале его обесцвеченное лицо с шевелящимися губами отливало сталью. Низколобый бармен с важным видом выслушивал инструкции.
—А лед только ополоснуть, — услышал я, входя. — В стакан не надо, только ополоснуть. Ясно?
Он развернулся и, как волной, обдал меня своим бодрым тонусом — калифорнийский загар, оттенок орехового масла.
— Привет, Проныра, — сказал он, протягивая мне руку. — Давно в городе?
— Не помню. Вроде, со вчера.
Он критически оглядел меня.
— Экономическим летаешь?
— Из брони.
— Не жалей денег, Проныра. Летать надо первым классом или на «Конкорде». Экономический— это смерть. Лже-экономия. Нат? Плесни-ка моему другу «рэйн кинг». И лед только ополоснуть. Расслабься, Проныра, вид у тебя еще вполне бодрый. Нат, я прав?
— Так точно, мистер Гудни.
Филдинг облокотился о стойку темного дерева, ловко распределив вес между локтями и длинной североамериканской ногой. Под его взглядом мне всегда было как-то неуютно; искренний-преискренний, душа нараспашку, васильковый взгляд, ставший модным в первую волну звезд голливудского «техниколора». Густые волосы зачесаны назад, открывая высокий, слишком высокий лоб. Филдинг улыбался... С точки зрения англичанина,, один из плюсов Нью-Йорка в том, что ощущаешь себя непривычно хорошо образованным, на пару ступенек выше по социальной лестнице. В смысле, нельзя же не почувствовать себя редким умником, даже аристократом, в общем тонкой натурой, когда идешь в полдень по Сорок второй или Юнион-сквер, или даже Шестой авеню — а вокруг сплошные служащие с одной мыслью, где бы перекусить, и глазами прогульщиков. С Филдингом у меня такого ощущения нет. Ни на сколечко.
— Лет-то тебе сколько? — поинтересовался я.
— В январе двадцать шесть будет.
— Господи Боже.
— Не пугайся так, Джонни. А вот и твой коктейль.
Неулыбчивый Нат отработанным жестом подтолкнул ко мне стакан. Жидкость казалась тяжелой, словно ртуть.
— Что в нем?
— Летнее небо, Проныра, ничего кроме.,. Все никак не перестроиться на здешнее время? — Он положил мне на плечо теплую загорелую руку. — Давай-ка сядем. Нат, подливать не забывай.
Я проследовал за ним к столу, ободренный таким человеческим участием.
— О жене думал? — спросил Филдинг, поправив манжеты.
— Только что говорил с Кадутой Масси.
— Серьезно? Она сама позвонила?
Я пожал плечами.
— Да. Сегодня днем.
— Значит, ей не терпится. Чудненько. Что она сказала?
— Что хочет гораздо больше детей.
— Это как?
— Ну, в фильме. Сказала, что хочет целую кучу детей.
— Устраивает, — кивнул Филдинг. — Был слух, что она сделала себе операцию, лет под тридцать. Истовая католичка, но в то же время слаба на передок. Короче, чтобы от абортов застраховаться.
— Погоди, погоди, — сказал я. — А ты уверен? Она для нас не старовата?
— "Ведьму" смотрел?
— Смотрел. Полное фуфло.
— Согласен, фильм препоганый. Но Кадута же здорово смотрелась.
— В том-то и дело. Она смотрелась, как кинозвезда, с которой все носятся как с писаной торбой. А я хочу другого. Я хочу... — Я хотел кого-нибудь из новомодных актрис, ну этих, которые ничем не отличаются от обычных затраханных жизнью домохозяек. Критики вечно распинались, как, мол, те привлекательны, как натуральны. Ничего привлекательного я в них не видел, а вот насчет натуральности согласен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156