Плоть и кровь, плоть и кровь. Когда я доберусь наконец до калифорнийских чудо-протезистов, надо будет, пожалуй, оформить заявку по полной программе и с кровью тоже разобраться.
Калифорния, страна моей мечты.
В Нью-Йорке вы меня видели и знаете, как я там и что, но в Лос-Анджелесе мне просто удержу нет — настоящий живчик, неуемный ловчила, фонтан энергии, триста тонн тринитротолуола. В прошлом декабре мою получасовую короткометражку «Дин-стрит» целую неделю ежедневно крутили в «Пантеоне небесных искусств». Я заключал сделки в надраенных до писка ресторанах, в джунглях джакузи, на мглистых берегах бассейнов. Деловая часть прошла без сучка, без задоринки, и казалось, что нет ничего невозможного. Как обычно, проблемы выплыли с досугом.
В Лос-Анджелесе без машины вы не человек. Я же не человек, если не выпью. А сочетать там выпивку с вождением нет ни малейшей возможности. Стоит вам чуть ослабить ремень безопасности, стряхнуть пепел или поковырять в носу — добро пожаловать в Алькатрас на аутопсию, вопросы потом. Такое ощущение, будто малейшая оплошность, малейший шаг в сторону чреваты мегафонным окриком, снайперами на крыше, лобовой атакой полицейской вертушки.
И что же, спрашивается, делать? Выходите вы из отеля, из «Врэймона». Над кипящим Уоттсом силуэт башен городского центра отмечен прозеленью небесных соплей. Шаг вправо, шаг влево, вы — прибрежная крыса у активной судоходной артерии. В этой забегаловке не подают спиртного, в той не подают мяса, в третьей не подают гетеросексуалам. Можете сделать маникюр любимой обезьянке, можете сделать себе татуировку на мошонке, двадцать четыре часа в сутки, но как насчет обеда? А если на другой стороне улицы видите вывеску «Бифштексы! Бухло! Мы рады всем!», то нечего раскатывать губу. Единственный способ перейти улицу — это родиться на другой стороне. На всех пешеходных переходах горит красный свет, и это символично. Именно это Лос-Анджелес и пытается всеми способами втолковать: без машины вы не человек. Без машины вам всюду красный свет, куда ни ткнетесь. Япопробовал такси. Без толку. Все таксисты родом с Сатурна, они даже не в курсе, та ли это планета или совсем другая. Каждая поездка начинается с того, что приходится учить их водить.
Я напился, позвонил в прокат, арендовал на четыре дня помятый «бумеранг» и отправился колесить, зажав бутылку между коленей. Бель-Эр, Малибу, Венис. Потом в последний вечер я совершил большую глупость, влип в ту самую передрягу, о которой уже говорил. Назидательность — не мой стиль, но это была действительно большая глупость. Я мчался по бульвару Сансет и вдруг, ни с того, ни с сего, решил свернуть налево у «Шельдта»; помнится, там расхаживали эти черные малышки в мини-шортах пастельных тонов... В итоге, диспозиция следующая: так или иначе, я валяюсь со спущенными штанами на переднем сидении «бумеранга», а закинувшаяся амфетаминами зулуска по имени Агнес пытается отсосать у меня за двадцать баксов. По-моему, очень дешево. А вам как кажется? Даже при нынешней слабости фунта, это сколько выходит, всего-то фунтов девять! Но у нас с Агнес проблема.
— Стояк — он и в Африке стояк, — помнится, втолковывал я ей, — сто потов сойдет, пока встанет.
Агнес постепенно теряет терпение и доход, я уже чуть только не высунул ноги в окно, когда вдруг звучит тяжелый хлопок по крыше машины.
Я подумал: фараоны! Я подумал: полиция нравов! С трудом задрав голову, я поглядел в опущенное окошко дверцы и в створе своих ботинок увидел накрашенную, пальчики оближешь, домохозяйку в атласном халате.
— Нельзя ли чуть-чуть поскорее?—сказала она. — Вы мне выезд загородили.
Агнес моментально, словно горькую устрицу, выплюнула мой вялый орган и на полной громкости выдала такую содержательную тираду, что даже мои, ко всему привычные уши свернулись в трубочку. В красочных деталях она живописала, что сделает с самой женщиной, ее детьми и любимой собачкой, при этом упоминались такие экзотические детали женской анатомии и телесные выделения, о которых даже я слыхом не слыхивал.
— Хорошо, звоню в полицию, — сказала наконец женщина и удалилась в дом.
Я задергался, засучил руками-ногами, но Агнес продолжала давить на меня всем своим каким-никаким, а весом, здесь же мешалась бутылка виски и еще какой-то хлам, короче, мне никак не удавалось выпрямиться и сесть. Тут дверца за головой распахнулась, свет в салоне полыхнул, как фотовспышка, и надо мной возник семифутовый негр-сутенер, со свирепым оскалом и чернущей бейсбольной битой.
Настолько голым и беззащитным я не чувствовал себя нигде и никогда. Вот как на духу — нигде и никогда. Сама бита, фактура ее поверхности, надраенной с мягким мылом или просмоленной, высветила все с непрошеной ясностью, напомнила, почему я стороной объезжал «Шельдт» и милых черных крошек с их охренительно дешевым минетом. «Это все очень серьезно, смертоубийственно, свирепо и скверно. Нечего шляться здесь по трущобам, у трущоб есть зубы». Агнес ужом выскользнула через дверцу с другой стороны, черномазый исполин вскинул свой молот. Я зажмурил глаза. Пощады не будет. Я услышал натужное мясницкое хэканье, свист разрезаемого воздуха, оглушительный удар, потом нехарактерно четким и грациозным движением я сел, произнес «Деньги», извлек из кобуры бумажник, веером сунул в потную морду сутенера пять двадцаток, захлопнул дверцу, знаком показал, что все в ажуре, и чинно-благородно выехал с Розалинд-корт. Потом вой сирен у меня на хвосте. Оставляя на асфальте непрерывный двойной след жженой резины, я ракетой пронесся по бульвару Сансет, проскочил на красный три светофора и эффектно произвел аварийную посадку на стоянке у «Врэймона».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156