«Бонжур, мон пти. Хочешь, куплю тебе что-нибудь выпить? Пуркуа бы не зайти ко мне в гостиницу? Ну не ломайся, шери, ты же знаешь, тебе понравится». Меня вышвырнули заведений из шести-семи, если не десяти-одиннадцати, прежде чем я осознал. У девиц, оказывается, весь Париж по струнке ходит. Они так всех построили, что могут сидеть где угодно, и ни один ханыга, ни один бродяга не посмеет клеиться. Поздно рыпаться, подумал я. Что сделано, то сделано. Но кто позволил им такое провернуть?!
...А теперь на мокром Манхэттене в жаркой галерее, где все мы воняем сырой псиной, я смотрю на Мартину, сосредоточенно разглядывающую труп матадора, и думаю: ох уж эти женщины, как они от нас отличаются, примерно так же, как, например, французы (женщины покачиваются из стороны в сторону, когда за рулем, а смеются, главным образом, чисто по дружбе, они держат горячую чашку двумя руками, а чтобы согреться, обнимают себя за плечи, они не любят игр и спорта и говорят «ух ты» гораздо чаще, чем мы, они, на мужской взгляд, легковерны и винят вас за все ваши промахи в их снах, они конспирологи и благосклонные диктаторы), но они тоже земляшки, прямо как мы. Женщины более культурны. Одно слово, слабый пол. Дома они могут издеваться над вами напропалую, но никогда не станут делать этого на улице. Бабы часто заставляют мужиков признать женскую сторону мужской натуры. Я всегда думал, что это обычный голубой пиздеж, но теперь не уверен. Может быть, именно это со мной и произошло — я обабился. Это многое объяснило бы. Я и раньше пытался, скажем так, обабиться. Только и делал, что шастал по бабам. Это не помогло, хотя, с другой стороны, перетрахал я целую прорву. Кто его знает. Раз накрыло, то накрыло. Мое место никак не рядом с водителем. Мое место на заднем сиденье или у параши. Не факт, что я вообще когда-нибудь командовал парадом. Сейчас точно не командую.
Итак, я смотрел на Мартину, как она смотрит на Мане — грамотное отправление культурных радостей и таинств, без какого бы то ни было стеснения или чрезмерной корректности. Устрицы на завтрак, дохлая рыба, дохлее того матадора. Разряженные самки, гордость самцов в мундирах. Сад как место для труда и отдыха, затем пионы в кувшине. Подружка писателя, сам писатель за рабочим столом. Мир достатка, благополучия. Все это я видел, но блеска в них не разглядел. Мне понравились вещи с оптическим обманом и бухлом, с кабаками и жрачкой, с бесстыжей бабой на пикнике и фигуристой блондинкой — знакомые вещи, эротичные. Все это я видел. Но блеска в них не разглядел. Зато Мартина вся так и лучилась — глаза, рот, кожа. Мартину блеск переполнял от макушки до пят.
Но потом, черт побери, пришлось убегать, надо было отметиться на часок-другой на приеме, который Филдинг Гудни устраивал в «Каравае» для всех наших толстосумов. У нас теперь даже несколько толстосумш есть. Лира Крусейрос из Буэнос-Айреса, Йена Мацума из Цюриха, Валюта Грошен из Франкфурта. При виде столь явного, столь беззастенчивого разбазаривания средств мне сразу полегчало, и мотор зафырчал с утроенной силой. Сами подумайте, во сколько уже «Плохие деньги» обходятся? Ежедневно мы тратим тонн тридцать пять, если не сорок, и это при том, что съемки начнутся только в середине следующей недели... Решив, наверно, перестраховаться, Филдинг не пригласил Давида Гопстера, и Лесбия Беузолейль тоже отсутствовала. Но старшее поколение звезд светило по-прежнему: Кадута Масси в хлопотах над немощным князем Казимиром, Лорн Гайленд в робототехническом смокинге под ручку с вампирской Средой. Я увидел английский контингент — Скьюз, Блакаддер, Микки Оббс и мой вундеркинд-монтажер Дуэйн Мео. Они мрачно забились в угол, и на какое-то время мне пришлось выступить в роли наседки или садовода — всех зазвать под крылышко, всех окучить и спрыснуть. Потом бразды правления взял в свои руки Филдинг и устроил нечто вроде конкурса лести между командами спецов и звезд. Предоставленный самому себе, я нырнул в гущу толстосумчатой толпы.
Толпа оказалась на диво непритязательной, лишенной лоска — кто со сбитыми каблуками, а кому явно не помешало бы и вложить тонну-другую в шевелюру, в румянец. Воздух полнился треском и трепом благодаря отменному шампанскому, нарядным тарталеткам, расторопным раздатчикам, деньгам, и, обмениваясь то улыбкой, то кивком, то возгласом, я струился среди них вольно, как вода. Такое ощущение, что галдеж стоял исключительно на актерские темы, причем довольно профессиональный — съемки, перерывы, пробы, загруженность, перевоплощение и тэ пэ. Все поголовно — кто более, кто менее убедительно — косили под продюсеров. Ну да богатство — то же актерство, верно? Стиль, поза, интерпретация, которую навязываешь миру? Сам ты их заработал или нет, все равно, должен притворяться, что заслуживаешь их, что, выбрав тебя, деньги сделали правильный выбор, и ты, в свою очередь, стараешься не обмануть высокого доверия. С алчно горящим взором или просто с самодовольной ухмылкой, ты должен делать вид, будто это идет от души... У меня никогда не было ощущения, что я их заслуживаю за то, чем занимаюсь (даже неудобно, право слово), вот почему, наверно, деньги просачивались у меня между пальцев. Ну да эта куча не просочится, это ж какие пальцы надо иметь, и слишком она большая. Тогда придется тоже отолстосумиться.
Я дождался серьезного, заговорщицкого кивка Филдинга, обменялся рукопожатиями с Лорном и Кадутой, выскользнул на улицу и поймал такси. На Девятой авеню нам нежданно-негаданно повезло — подмигнул зеленый свет, полсотни кварталов с ветерком, и светофоры подпитывали мое возбуждение, словно говоря:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156