По меркам угрожающих телефонных звонков, эти угрожающие телефонные звонки кажутся сравнительно дружелюбными. В Калифорнии лица, осужденные за вождение в пьяном виде, обязаны посещать собрания обществ трезвости, клубов бывших алкоголиков и тому подобное. Наказание скукой. Иногда от этих звонков у меня такое же чувство, хотя я всегда пытаюсь привнести оживление.
— Как там поживает твоя подружка? — давеча поинтересовался я у него.
— Какая еще подружка?
Ну и тормоз, а? Да я этого козла в два счета за пояс заткну.
— Высокая, рыжая, злоупотребляет помадой. Она еще тогда все время вылизывала мне ухо, в кабаке напротив от «Зельды».
Он был явно озадачен.
— Ты это помнишь?
— А как же.
— Ты не помнишь, что она тебе говорила. Я точно знаю.
— Откуда?
— Потому что ноги твоей тогда в Нью-Йорке не было бы, вот откуда. Ты бы не осмелился вернуться. Никогда. Торчал бы в Лондоне со своей рыжей крошкой и носа не высовывал.
Я был озадачен.
— У тебя что, и в Лондоне филиал имеется? Никогда бы не подумал, что ты знаешь, где это. Или что вообще слышал название.
— Великан, — произнес он.
— Карлик, — ответил я.
Периодически у меня возникает ощущение, что Телефонный Франк инвалид, причем не только ума, что в чем-то он физически неполноценен. Уж всяко хотелось бы на это надеяться.
— Когда-нибудь мы встретимся.
— Я в курсе.
— Когда-нибудь мы встретимся. И тогда...
И напоследок он обычно выдает пару-тройку низкобюджетных угроз и рыков. Он как тот дешевый громила, которого папочка на меня предположительно науськал. Таких невозможно принимать всерьез. За ними не стоит денег. Но он звонит снова и снова. Теперь он звонит все чаще, особенно поздним вечером, когда мне тяжело отличить его голос от всех других голосов.
Этих голосов столько... Одним больше, одним меньше — вреда не будет. Хотелось бы надеяться, что не будет. Ну, в крайнем случае, чуть-чуть.
Теперь все на мази — без вариантов, на мази, — стоило только мне разобраться наконец с Гопстером. Он стал совсем как шелковый. Даже согласился поменять имя.
— Давид Джи, — предложил он под занавес нашей долгой беседы. — Что скажете? Был же Малькольм Икс.
— Кстати, — вдруг пришло мне в голову поинтересоваться, — а среднее-то имя у тебя есть?
— Есть. Джефферсон. Матушке эта тема не нравится, с сокращением. Она говорит, что я отступаюсь от веры.
— Ни хрена подобного, — объявил я. — Для друзей ты как был, так и останешься Гопстер. Малыш, считай, что заново родился. Давид Джи — просто идеально.
Обстоятельства сделали все за меня. Вчера во второй половине дня я подъехал на «Ю-Эн Плаза» обсудить сценарий — и миссис Гопстер открыла мне дверь, прижимая к носу окровавленный платок. Она старательно прятала взгляд, но я заметил вокруг глаз чернющие синяки. Точно — ей крепко вмочили по переносице, причем совсем недавно. Повеяло мордобоем, парафинно-бытовым, и меня бросило в жар.
— Ой, — произнес я. — Вам помочь?
Я протянул к ней руку, но миссис Гопстер стыдливо отмахнулась. Ее крохотная фигурка показалась мне еще более скукожившейся. За ней, в глубине кухни, я увидел мистера Гопстера — в жилетке и с банкой пива тот растекся в кресле перед телевизором. Он окинул меня тем же взглядом бешеного быка, ткнул пальцем в испещренный заботами лоб и беззвучно произнес: «Пх!».
Давида я обнаружил в темной пропыленной гостиной на другом конце квартиры. Сложив руки, он сидел на краю стола, его мускулистое лицо было неестественно спокойно.
— Давид, что стряслось?
— Яубью его, — без выражения проговорил он. — Я убью его, — серьезно, раздумчиво подтвердил он и направился к двери, ко мне.
Я придержал его за плечи — таки да, он весь был, как взведенная пружина. И сомневаться нечего, он действительно может убить. Вряд ли убьет, но спокойно мог бы. Я увидел свой шанс и решил не упустить, из меня так и брызнуло красноречие или авторитетность, короче, высокий стиль, без которого с актерами не управиться. Потом я услышал собственный крик:
— Нельзя! Ты не должен его убивать! Он— это ты. Твой пахан — это ты, и ты — это твой пахан. Ты лучше, но когда-нибудь ты будешь таким же — и брюхо, и жилетка, и пиво, весь комплект. Никуда ты от этого не денешься. Даже когда он умрет. Я знаю, что говорю. У меня тоже есть пахан.
— Вы хоть понимаете, как это мучительно?!
— Вот и расскажи. Прямо сейчас.
Он вдруг хныкнул, совершенно по-детски. Лицо его скривилось от натуги, но все же наконец он выдавил:
— Это как с моим именем. Это как... что бы я ни делал, сколько бы ни зарабатывал, как бы ни играл, меня всегда держат за идиота. Как в анекдоте.
— Малыш, мы все как в анекдоте. Самое типичное ощущение двадцатого века. Все мы ходячие анекдоты. Давид, с этим надо просто сжиться. Не жизнь, а анекдот, сечешь?
И мы три часа проговорили в этой темноте, я и мой младший кровный братишка.
— Филдинг, а у тебя когда-нибудь бывает такое ощущение?
— Пожалуй, что и нет, Проныра. Но мне же всего двадцать пять, и пока у меня никаких проблем с родителями. Зарекаться боюсь, никуда от этого дерьма, наверно, не денешься, в конечном-то итоге. Расскажи-ка, Джон. Мне любопытно.
Мы закруглялись с бумажной работой в нашей мансарде. Тоскливо, но не особо утомительно — я просто сидел за столом и подмахивал документ за документом. Филдинг успел учредить компанию — ТОО «Плохие деньги» — и нанял трех девиц плюс рассыльного. Они работают этажом ниже. Еще почти каждый день приходит законтрактованный юрист.
— Выпьешь?
— Нет, спасибо.
— Скажи-ка, Джон. Что ты делаешь в Нью-Йорке, когда приспичит по бабам? Только не говори, что блюдешь верность той своей вертихвосточке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156