.. Меня проняло со страшной силой — глаза такие старые и так рано, плюс в сочетании с тем бледным, терпеливым ликом.
— Вы плакали, — сказал я.
— Совсем чуть-чуть. Почти что и нет.
— Плакал-плакал, врунишка. Я видел.
— Ну, может, смахнул слезу-другую, скупую, непрошеную. Но вы-то, вы — это было что-то невероятное. Ревели, как корова.
— Она чертовски замечательная девушка, — хрипло произнес я. — Принцесса Ди, она любит свой народ. Ради нас она готова в огонь и в воду. В огонь и в воду!
— О нет. Только не это. Ты опять собрался реветь.
— Нет... не собрался.
Мартин тщательно подлил мне в стакан. Вчера вечером я подцепил на улице проститутку и привел домой. Мы ничего не делали. Просто побазарили. Я очередной раз поплакал в жилетку. Выдал девице пятьдесят фунтов. Позавчера вечером я участвовал в уличных беспорядках. Выходя часов в одиннадцать из «Пицца-пауч», я заметил, что на Лэдброук-гроув жизнь бьет ключом, и все по голове. Я купил пинту рома в армянской кулинарии и косолапо ринулся в гущу событий. Воспоминания крайне смутные: звон стекла, осколки витрин, мышиная возня мародеров, буйная радость юных адептов хаоса. Когда я потом проснулся, спина у меня была как гофрированная крыша, опаленная, скукожившаяся. В прихожей обнаружились два телевизора — черно-белые, фунтов по пятнадцать. Избавиться от них — геморрой был еще тот. Я весь район излазил, все ноги стер, но так и не нашел мусорного бака. В конце концов пришлось запихать их в пару кривых урн. Да уж, полезная добыча, ничего не скажешь. Изнасилование и грабеж — понятия не имею, кто делает им рекламу, но достоинства этих занятий явно преувеличены. Уличные беспорядки — это иногда такой отстой. Уличные беспорядки — такая же тяжелая работа, как и все остальное.
— Кстати, — произнес я. — Прошел я тут давеча всю Чаринг-кросс-роуд, и ни в одном из книжных ничего вашего не было.
— Ну да, конечно.
— Только один из продавцов слышал о вас, и он сказал, что вы псих ненормальный.
— Знаете, почему современная литература такая беспросветная, по-моему? — спросил Мартин. — Как и все остальные, писатели сегодня вынуждены обходиться без слуг. Приходится брать стирку на дом, плюс еще себя обстирывать. Ничего удивительного, что они дают волю мрачным мыслям. Ничего удивительного, что они выжаты как лимон.
— Слушай, позвонил бы ты этому козлу, своему издателю. Устрой ему веселую жизнь.
— Ну да, ну да.
Форма рта определяет выражение лица, словно подсмотренное краем глаза в старом шестиполосном зеркале, так что граница полос проецируется в аккурат между губами, плюс вековые пятнышки и пыльные разводы. Из какого он века, совершенно ясно, и к бабке не ходи. Он ездит на маленьком черном «яго», модель 666. Ночью большие стремительные силуэты кажутся особенно темными. Самое черное, что я видел в жизни, был полоумный автобус, мчавшийся в три часа утра по Вествуд без огней и без водителя. Я прочел об этом в «Морнинг лайн». У кого-то снесло башню. Ущерб немеренный. Во сне часто так бывает, когда тебя преследуют, и каждый твой шаг, каждый крик отзывается болью. Эти сны у меня каждую ночь. Я могу бежать как угодно быстро и вопить как угодно громко. Скорость и громкость в полном моем распоряжении, но все равно я убегаю, все равно ору благим матом. Стыдоба — это девица, которая делала тебе тогда минет в сортире. Она такая бесстыдница. Яйца береги! Периодически страх от нечего делать ставит стыдобу на четыре кости. Ему не страшно. Ей по фиг. Вчера вечером я поскользнулся в ванной и разбил целую бутылку скотча. Затем подцепил на улице проститутку и привел домой. Ничего не произошло. Она была сама любезность. И знаете почему? Потому что она думала, а вдруг я хочу ее убить, вот почему. Сегодня утром, когда я волевым усилием положил конец катастрофической, головоломной мастурбосессии, подал голос телефон. Звонили из журнала «Клеопатра» с просьбой выступить «Холостяком месяца». Успех не изменил меня. Я такой же, как и всегда был.
— Не волнуйтесь, все будет тип-топ. Комар носу не подточит. Дорис Артур просто хотела подложить вам свинью. Теперь, с этими вашими звездами, все будет в ажуре. Не вешайте нос. Ну же, хватит.
Сегодня днем я зашел в парикмахерскую на Квинсвей. Пятнадцать фунтов, только за мимолетный контакт со слабым полом. На большее я не рассчитывал. Девица в халате пощупала мои волосы и произнесла глупым голосом парикмахерши:
— Да вы лысеете. Линия роста волос отступает.
— А кто не отступает? — отозвался я. Действительно, кто? Все мы отступаем, машем рукой или киваем, или посылаем воздушный поцелуй, все мы бледнеем, меркнем, съеживаемся. Жизнь — это сплошная утрата, все мы теряем отца, мать, молодость, волосы, красоту, зубы, друзей, любовь, форму, рассудок, жизнь. Теряем, теряем и теряем. Пожалуйста, заберите жизнь. Слишком она сложная штука, слишком тяжелая. У нас ни черта не выходит. Давайте мы попробуем что-нибудь другое. Уберите жизнь с прилавков. Подальше, в долгий ящик. Она чертовски сложная штука, и ни хрена у нас не выходит.
— Сценарий. Когда же. Когда?
Если бы распределить деньги ровным слоем, это было бы такое облегчение. Всем так бы полегчало. Но жизнь — жизнь ужасно сложная штука. Немыслимо тяжелая. Такая, да, такая, что... Мамочка родная, ну почему ты не сказала, почему никто не сказал, что это будет так, так...
— Ну-ну, полегче, — сказал Мартин. — Возьмите же себя в руки. Все готово. Вот оно, здесь. Тут оно. Забирайте. Вытри слезы, старина. Держи нос по ветру, хвост пистолетом. Приготовься к приятной неожиданности. Все образуется.

* * *
В данный момент времени я занимаюсь тем, за что миллионы людей на всей планете готовы отдать полжизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156