Агнес остановилась перед магазином игрушек.
— Я хочу купить Маргарет плюшевого мишку, — сказала она.
Мы зашли в магазин и купили большого медведя. Потом Агнес сказала, что я тоже должен подарить что-нибудь нашему ребенку, и я купил куклу.
— Пойдем посмотрим детские вещи, — предложила Агнес.
— Ты не думаешь… — неуверенно начал я, — ты уверена, что это нужно?
Но Агнес уже пошла вперед. Когда я нагнал ее, то увидел, что по ее лицу лились слезы. Она взяла наугад несколько висевших детских вещей: пуловер, пару полосатых рейтуз, шапочку. Я пытался успокоить ее, но она меня не слушала, оплатила покупки кредитной карточкой и бросилась вон из магазина. Я побежал за ней, но чуть не потерял ее, так быстро двигалась она в толпе. Нагнал я ее только у самого дома. Теперь она шла медленнее. Она продолжала молчать. Мы молча поднялись на лифте. Войдя в квартиру, Агнес поставила пакеты с покупками и пошла в спальню.
Я как раз снимал ботинки, когда она промчалась мимо меня в ванную, захлопнула дверь и закрыла ее на защелку. Я услышал, как она громко плачет.
— Что случилось? — прокричал я через дверь.
— Там, в спальне… — рыдая ответила она.
Я пошел в спальню. За окном висела люлька и двое рабочих чистили окна. Они как раз закончили работу, помахали мне и со смехом поднялись выше. Домоуправление сообщало мне, что предстоит мытье окон, но я забыл сказать об этом Агнес. Я опустил ставни и пошел в коридор. Я слышал, как в ванной тихо скулит Агнес. Я постучал. Наконец она открыла дверь.
— Они глазели на меня, — проговорила она, вытерла слезы туалетной бумагой и высморкалась.
— Их больше нет. И я опустил жалюзи.
— Они на нас глазеют. Все на нас глазеют, и когда мы покупаем детские вещи. Все это знают. Это ложь.
— Это всего только история. Ты хотела…
— Я не знала… — перебила меня Агнес, но дальше говорить не стала.
— Ты ведь хотела, чтобы я писал ее именно так. Мы писали ее вместе.
— Я не знала, до чего это станет настоящим. И все же это ложь. Это патология.
— Я надеялся, что это тебе поможет. Когда тебя не было, мне это помогало.
— Это неправда. Ты должен писать так, как было на самом деле, чтобы все было правдой.
— Хорошо, — согласился я.
— Напиши, что будет дальше. Нам надо знать, что произойдет.
— Хорошо. Я опишу, что мы делаем, куда ходим, как ты одеваешься. Как было раньше. Ты будешь снова носить синее платье. Когда станет теплее.
— Я надену его сегодня вечером.
В тот же вечер Агнес выбросила все покупки в мусоропровод. Я хотел их кому-нибудь отдать, но Агнес настояла на том, чтобы все выбросить. Когда медведь не пролезал в отверстие мусоропровода, Агнес оторвала ему лапы. И мы стерли все, что написали в тот день на компьютере. После этого Агнес надела синее платье.
— Когда я была ребенком, то герои книг, которые я читала, были моими лучшими друзьями, — сказала она, — вообще говоря, моими единственными друзьями. Да и потом тоже. Прочитав «Сиддхарту», я вышла на час босиком в сад, чтобы остудить свои эмоции. Но я только застудила ноги. Дело было зимой, и я стояла на снегу.
Агнес неуверенно засмеялась. Я засунул замороженную пиццу в духовку и открыл бутылку вина.
— На меня всегда нападает печаль, когда я дочитываю книгу до конца, — сказала Агнес, — когда я читаю, я словно становлюсь одним из действующих лиц. А когда кончается история, кончается и жизнь этого персонажа. Но иногда я бываю рада. Это когда финал как пробуждение от кошмарного сна и я чувствую облегчение и свободу, словно родилась заново. Иногда я задаюсь вопросом: знают ли писатели, что они делают, что они с нами творят.
Я поцеловал ее:
— Я живу с тобой и даже не знаю, что в твоей голове обитает весь арсенал мировой литературы.
— Я уже не читаю так много. Может быть, как раз поэтому. Я больше не хочу, чтобы книги владели мной. Это как яд. Я воображала, что теперь у меня иммунитет. Но никакого иммунитета не появляется. Даже наоборот.
Потом мы поели, и Агнес приняла успокоительное, прописанное ей врачом после операции. Я сел на край постели, чтобы подождать, пока она заснет.
— Теперь мы снова вместе, — произнесла она засыпая, — только мы вдвоем.
28
Похоже, Агнес понемногу приходила в себя. Но при этом она словно отдалилась от меня, словно уже не искала или не находила близости со мной. Когда мы гуляли, она шла рядом, погруженная в свои мысли, если я брал ее за руку, она вскоре снова высвобождала ее. Она много читала антологию Нортона. Когда меня не было дома, она часто играла на виолончели. Я слышал музыку, подходя к двери, но, как только я входил в квартиру, она прекращала играть.
— Сыграешь мне что-нибудь? — предложил я как-то. Она ответила только:
— Нет.
Пока она укладывала инструмент в футляр, я листал ее ноты.
— Вы разве не играете Шуберта?
— Больше не играем, — улыбнулась Агнес, — они посчитали, что сейчас это не подходящая для меня музыка. Теперь мы играем Моцарта.
— Я не люблю Моцарта.
— Я тоже.
Наступали предрождественские недели. Впервые в этом году пошел снег. Агнес украсила квартиру белыми звездами, сплетенными из полосок бумаги. Я подарил ей кассету с рождественскими мелодиями, которую она постоянно слушала, хотя считала, что эта музыка ужасна и только европеец может купить такой китч. Когда я по вечерам возвращался из библиотеки домой, она мельком целовала меня в губы. Потом часто зажигала свечи. Она говорила, что много думает о своем детстве, но ничего не рассказывала о нем. Она расспрашивала меня о рождественных обычаях у меня на родине. Мы пекли коврижки, и они не получались у нас по-настоящему, потому что не было нужных ароматных трав, а еще я соорудил для Агнес из еловых ветвей и свернутых газет рождественский венок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26