Scan Ustas, OCR Miledi, Spelcheck Марина
«Чаплин С.Тонкий шов»: Известия (Библиотека журнала «Иностранная литература»); М.:; 1983
Аннотация
Известный английский писатель рассказывает о жизни шахтеров графства Дарем – угольного края Великобритании. Рисунки Нормана Корниша, сделанные с натуры, дополняют рассказы.
Сид Чаплин
Серый
Между оглоблями приземистой тележки стоял, лоснясь шкурой невиданной красы, уэльский пони. Я не удержался от соблазна: запустил пальцы в гриву, обнял за шею и потрепал по мягкой шелковой грудке. Ему понравилось, мы подружились, и я посмотрел его зубы. Пятнадцать лет, а еще совсем молодец. Глаза ясные, чистые, серая шерстка отливает здоровым блеском.
– Умный шельма, а? – услышал я чей-то голос и обернулся: нас разглядывал невысокий ладный парень. По тому, как он взъерошил ему челку, а тот ответно подсунулся ему под руку, было видно, что они обожают друг друга.
– Красавчик, – сказал я. – Где ты такого достал?
– На Зубастой, – ответил он, и у меня бешено заколотилось сердце. – Уже десять лет вместе. Как шахта закрылась, я его и купил. После того знаменитого пожара.
– Надо же, – сказал я. – Я там до самого конца работал. В тот день я был в шахте.
– Мировой был пожар! – ухмыльнулся он, потом прыгнул в тележку, разобрал вожжи, кивнул мне:– Будь здоров, приятель! – и уехал.
Я смотрел им вслед, пока их было видно, потом пошел своей дорогой, взбудораженный воспоминаниями.
Этот пони был вылитый Серый. Настоящий двойник. В ту давнюю пору я только начал работать в шахте и Серый был моим напарником, а такие роднее брата. Я скучал без него, и он скучал по мне. Конечно, это не сразу пришло, но очень скоро мы знали друг о друге, как говорится, всю подноготную. Он был шкодливый, как чертенок, пыльный, как пески аравийские, и чуть побольше кротовой кочки, но между друзьями это мелочи. Грохочущая старая клеть падает на глубину две с половиной сотни саженей, от скорости замирает сердце, потом выходишь на подземный рудничный двор и с другими откатчиками идешь к конюшне. Дорога петляет, конюшня вырублена в скальной породе, лошадки тянут морды из денников, на дверях бирки с кличками. Всего там было восемьдесят пони – покрупнее и помельче и всех мастей, какие им полагаются. Конюх подробно всех расписал. «Этот из Камберленда, а тот дартмурский; тот, что в углу, – шотландский. Мы его зовем Крошка, он в какую хочешь щель, в любую лаву просунется. Видишь того, лохматого? Он из отчего края, настоящий уэльсец. А этот вот – тихо, красавец! – с Изумрудного острова. Тпру, ирландская образина!» Это означало, что красавец куснул его – из озорства, конечно.
Я влюбился в тех пони с первого взгляда. Я был в восторге от них – гнедых и в мушках, вороных и сивых, рыжих и пегих или мышастых, вроде Серого. Мне нравились их шелком отливавшие крупы, умные и не всегда дружелюбные глаза, мне не терпелось увидеть своего подопечного. Конюх провел меня в дальний конец, и там он помещался – серый, припудренный угольной пылью. «Твой, – сказал конюх. – Лучшего земляка из Уэльса здесь не сыщешь. Послушный как овечка, если с ним по-хорошему». Он показал, как запрягать. Все это время мы с интересом присматривались друг к другу, я и Серый, он явно прикидывал, на что я гожусь.
Мне никогда не узнать, чего стоило конюху удерживаться от смеха, но он, конечно, знал, что даже послушный Серый не прочь выкинуть номер. Я осторожно провел Серого по проходу и свернул в боковой коридор. Он послушно шел за мной, позванивая сбруей. Я еще подивился тому, что конюх, скрипя кожаным передником, словно подстраховывал нас, отстав на шаг-другой, но потом решил, что он просто тревожится за своего питомца. Мы вышли в откаточный штрек. Эта штольня почти на милю протянулась от ствола шахты к брокуэллским разработкам; туда уносились партии порожних вагонеток, там они загружались и канатной тягой возвращались к стволу. Это была, по существу, подземная железная дорога, свет моей лампы выхватывал из темноты рельсовый путь. Через эту же штольню уходил вверх, наружу, отработанный, надышанный людьми и пони в мили отсюда воздух, и Серому было достаточно разок вдохнуть его, чтобы сразу вспомнить о работе. В этом-то узком проходе он и начал приплясывать, петлять из стороны в сторону как психованный. «Шагай шибче, салага!»– рассмеялся конюх. Ничего другого и не оставалось, иначе пони просто размажет меня по стене. «Придержите его, придержите!»– молил я, и конюх ухмыльнулся и сунул руки в вентиляцию над головой. «Серый! – окликнул он. – Конфетка!» И тот сразу бросил дурачества и, раздувая ноздри, потянулся к нему. Мир был куплен за карамельку. В дело включились зубы. В жизни я не видел, чтобы сласти уничтожались с таким невероятным смаком, зубы, казалось, были специально приспособлены к тому, чтобы до последней крупинки истолочь конфету. Справившись с ней, Серый спокойно ожидал команды. Конюх тайком сунул мне в карман еще одну карамель. «Будешь мне должен, – сказал он. – Он потом еще запросит».
Второй леденец стал краеугольным камнем – мы сдружились накрепко. Хотя, конечно, бывали между нами трения. Иногда Серый настраивался полодырничать и вынуждал меня искать прут, но обычно кусок сахару образумливал его. Вообще же он работал на совесть. Но это еще не главное. Мы понимали друг друга. Этот коняга не только понимал все, что я говорил, но даже читал мои мысли. Знал, когда мне тошно и не до разговоров. Он даже не задумывался: просто все чувствовал. Больше того, наши беды были общими, клянусь богом. Когда он тосковал по родному Брекону, я переживал вместе с ним. То же самое – когда умерла моя мать.
1 2 3