Очевидно, Дункан затронул тему, которую нельзя было затрагивать, но почему эту тему нельзя затрагивать, Энни понять не могла.
– С чего вы взяли, что я ее рисовал?
– Я не хотел бы открывать источник.
– Ваш источник врет.
– Исключено.
Такер опустил нож и вилку на тарелку:
– Нет, мне это положительно нравится. Эти ребята воображают себя ясновидящими, а сами под носом ни хрена не видят.
– Иногда они достаточно зоркие ребята.
– Да бросьте!
Внезапно глаза Дункана утратили способность встречаться взглядом с присутствующими. Признак гнева, как Энни знала по опыту. С гневом своим Дункан управлялся несколько своеобразно; как и остальные его эмоции, гнев частенько находил самый неожиданный выход.
– Портрет Джули вовсе не плох. Только вот, могу поспорить, она больше не курит.
Надо признать, последнюю деталь Дункан преподнес с триумфом – который, правда, подпортил Такер. Он вскочил, перегнулся через стол и ухватил перепугавшегося Дункана за ворот рубашки.
– Ты был у нее!
Энни вспомнила день, когда Дункан ездил в Беркли. Вернулся он в гостиницу в странном настрое, рассеянный и возбужденный. Еще он сказал ей в тот вечер, что его одержимость Такером Кроу слабеет.
– Только чтобы воспользоваться туалетом.
– Она тебя пригласила воспользоваться туалетом?
– Такер! – крикнула Энни. – Отпусти его. Ты пугаешь Джексона.
– Ничего не пугает, – отозвался Джексон. – Наоборот, круто. Мне этот дядька вообще не нравится. Врежь ему, пап!
Его реплики хватило, чтобы Такер мгновенно выпустил рубашку Дункана.
– Нехорошо, Джексон, – отеческим тоном произнес Такер.
– Еще как нехорошо, – подтвердил Дункан.
Такер бросил ему предостерегающий взгляд, и Дункан, извиняясь, вскинул руки.
– Ладно, Дункан, будьте любезны объяснить, как вы оказались в туалете Джули.
– Конечно, я был неправ, признаю. Но когда я подошел к ее дому, у меня чуть пузырь не лопался. У дома сидел парень, и он знал, где ключ от входной двери. Джули не было дома, так что этот парень открыл дверь, мы вошли, я сходил в туалет, а потом он показал мне картину. Все вместе заняло не больше пяти минут.
– Тогда все в порядке. А то ведь если семь минут – это уже вторжение в чужие частные владения.
– Глупо получилось, верно. Я ужасно переживал. И сейчас еще переживаю. Даже забыть пытался.
– Однако теперь хвастаешься.
– Я не хвастаюсь. Но я хотел бы подчеркнуть, что я… серьезный человек. То есть серьезный исследователь.
– Похоже, это не одно и то же. Серьезный человек не станет вламываться в чужой дом.
Дункан тяжело вздохнул, и Энни испугалась. Сейчас еще что-нибудь выдаст!
– Что мне сказать в оправдание… Вы призывали нас слушать, и некоторые слушали слишком внимательно. Я хочу сказать, что если бы у кого-то появился шанс влезть в дом к Шекспиру, то такой шанс нельзя упускать, ведь так? Этот человек мог бы обнаружить ценную информацию. Мы узнали бы больше. Я легко могу оправдать человека, который роется в грязном белье Шекспира. В интересах истории и культуры.
– Вас послушать, так Джули у нас Шекспир.
– Жена Шекспира.
– Ох-х… – Такер сморщился, криво усмехнулся. – Вот что, ребята. Зарубите на носу: я даже не Леонард Коэн, что уж тут говорить о Шекспире.
Вы призывали нас слушать… Что ж, тут не возразишь. Было. К словам Дункана не придерешься. Тогда, в беседах с радиодиджеями рок-журналистами, Такер всегда утверждал, что ничего не сделал для того, чтобы стать музыкантом, он просто и есть музыкант – и останется им, будут его слушать или нет. Но Лайзе, матери Грейс, он говорил и другое. Говорил, что хочет стать богатым и знаменитым, что не успокоится, пока его талант не будет признан во всех смыслах. Денежного дождя, правда, он так и не дождался, даже «Джульетта» позволила ему лишь продержаться на приличном уровне в течение года, от силы двух. Но все остальное он получил. Получил популярность у публики, уважение музыкантов и обозревателей; получил обожание фанатов и моделек, которые путались с Джексоном Брауни и Джеком Николсоном. И получил Дункана и компанию. Если хочешь влезть к людям в душу, то не удивляйся, когда они захотят влезть в твою.
– Может, это звучит глупо, – убежденно проповедовал Дункан. – Может, вы этого не желаете слушать. Но я не единственный, кто верит в вашу гениальность. Если вы не уважаете нас как людей, то это еще не значит, что мы неверно судим. Мы читаем, смотрим фильмы, размышляем… Пожалуй, я попал впросак со своими глубокомысленными выводами о вашей «Голой». Обзор был написан не вовремя и исходил из ложных посылок. Но ваш первый альбом… Вы, может, и сами не имеете представления, насколько он емкий, насыщенный. Я до сих пор не могу похвастаться, что проник в самую суть, за все это время. Не берусь судить о том, сколько эти песни значили для вас, но форма выражения, аллюзии, музыкальные отсылки… Все это и составляет искусство. По моему мнению, во всяком случае.
И еще одно… Прошу прощения, заканчиваю. Мне кажется, что люди одаренные свой талант ценят недостаточно. Это неудивительно, ибо то, что дано тебе без всяких с твоей стороны усилий, всегда ценится невысоко. Но я ценю то, чего вы достигли в этом альбоме, выше, пожалуй, чем все остальное, что я слышал. Так что спасибо вам. А теперь мне, пожалуй, пора. Еще раз извините, не мог не сказать вам всего этого, раз уж довелось встретиться.
Дункан поднялся, и в это время зазвонил телефон Энни. Она взяла трубку и почти сразу протянула ее Такеру. Тот сначала ее жеста не заметил. Он все еще глядел на Дункана, как будто произнесенные им слова висели в воздухе возле головы, вписанные в облачко, как на картинке комикса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85