Я встаю у борта. “Гринлэнд Стар” выглядит иначе, чем несколько часов назад, когда я стояла здесь. Тогда я еще находилась под влиянием всех предшествующих дней. Теперь — это мой путь отсюда, моя возможность побега.Пирсы, из которых, по меньшей мере, два длиной в километр, удивительно неподвижны на длинных волнах, катящихся из тьмы. У зданий я вижу маленькие, освещенные электрические автомобили и автокары.Трап “Кроноса” спущен. На причале большие таблички гласят «Access to pier strictly forbidden». <“Выход на пирс строго запрещен” (англ ) (Примеч перев )>От того места, куда спускается трап, мне надо будет пройти 600-700 метров по понтонному причалу, освещенному ярким электрическим светом. Охраны, похоже, нет. В наблюдательных вышках, откуда управляют выкачиванием нефти, свет не горит. Но, скорее всего, за всем участком ведется наблюдение. Меня увидят и подберут.На это я и рассчитываю. Они, очевидно, обязаны доставить меня назад. Но сначала они отведут меня туда, где будет офицер, письменный стол и стул. Там я расскажу кое-что о “Кроносе”. Не то, что будет похоже на известную мне часть правды. Этому бы не поверили. Но кое-что менее серьезное. Немного о наркотиках Яккельсена и о том, что я, не чувствуя себя защищенной от остальных членов экипажа, хочу покинуть судно.Им придется выслушать меня. Дезертирства, как технического и юридического явления, более не существует. Матрос и горничная могут сойти на берег, когда им заблагорассудится.Я спускаюсь на вторую палубу. Отсюда виден трап. В том месте, откуда он отходит, есть ниша. Именно там в свое время меня ждал Яккельсен.Теперь там ждет другой. На низкий стальной ящик поставил свои кеды Хансен.Я бы могла успеть сбежать по трапу до того, как он успеет подняться со стула. Я бы уверенно выиграла финишный бросок на 150 метрах набережной. Но зато потом я бы выдохлась, остановилась и упала.Я отступаю на палубу. Стою, обдумывая свои возможности. И уже прихожу к мысли, что у меня их нет, когда неожиданно гаснет свет.Я как раз закрыла глаза, пытаясь найти решение в звуках.Движение волн вдоль причала, глухой звук ударов воды о кранцы. Крик больших чаек в темноте, низкое гудение ветра, ударяющегося в наблюдательные вышки. Вздохи трущихся друг о друга связанных понтонов. Где-то вдали слабый визг больших турбогенераторов. И наводящее еще большее уныние, чем все эти звуки вместе, ощущение того, что весь этот шум втягивается в темноту над черным Атлантическим океаном. Что вся конструкция с пришвартованными судами — это уязвимая ошибка в расчетах, которая через мгновение разлетится вдребезги.Эти звуки не могут мне помочь. В таком месте, как это, нельзя покинуть судно иначе как по трапу. Я заперта на “Кроносе”.И тут гаснет свет. Когда я открываю глаза, меня сначала как бы ослепляет темнота. Потом, на расстоянии примерно сотни метров друг от друга, зажигаются красные фонари на самом причале. Это аварийное освещение.Свет погас на том пирсе, где пришвартован “Кронос”, и на самом судне. Ночь так темна, что и в двух шагах ничего не видно. Дальняя часть платформы — словно светло-желтый островок в ночи.Я вижу причал. И фигуру человека на причале. Человека, направляющегося в противоположную от “Кроноса” сторону. Смесь страха, надежды и шестого чувства помогает мне не удариться головой о мачту или о кабестан. Перед последним участком трапа я на мгновение останавливаюсь. Но даже если бы он там и караулил, я бы его не увидела. Потом я бегу.С корабля, вниз по трапу. Я никого не вижу, меня никто не окликает. Я поворачиваю и бегу по пирсу. Понтоны кажутся живыми и ненадежными под ногами. Здесь внизу аварийное освещение оказывается болезненно ярким. Я бегу по ту сторону ряда фонарей, стараясь бежать быстрее каждый раз, когда попадаю в полосу света, и замедляя шаг, чтобы отдышаться, когда снова оказываюсь в темноте. Прошло всего шесть дней, с тех пор как я смотрела на исчезающего в тумане Ландера, направляющегося в сторону Скоуховед. Я по-прежнему во всех отношениях нахожусь в открытом море. И все же меня охватывает чувство, похожее, должно быть, на ту радость, которую испытывает матрос, после дальнего плавания снова ступивший на землю.Передо мной становится видна фигура. Человек двигается быстро и суетливо, рывками из стороны в сторону, словно пьяный.Начинается дождь. На причале сделана дорожная разметка, словно на проспекте. Вдоль него поднимаются ввысь, точно небоскребы высотой 45 метров, борта судов без иллюминаторов. Вдали сверкают алюминием бараки. Все тихо подрагивает от больших, невидимых механизмов. “Гринлэнд Стар” — это вымерший город на границе пустого пространства.Единственное живое — это подпрыгивающая фигурка впереди меня. Это Яккельсен. Силуэт на фоне фонарей, несомненно, принадлежит Яккельсену. Перед ним вдали другая фигура — куда-то направляющийся человек. Именно поэтому Яккельсен петляет. Как и я. он пытается не попасть на свет. Пытается стать невидимым для того, кого он преследует.За мной, кажется, никого нет, поэтому я немного замедляю шаг. Так, чтобы, не догоняя двух людей впереди меня, по-прежнему двигаться вперед.Я поворачиваю за последнюю вышку. Передо мной — широкое, открытое пространство. Площадь посреди океана. Единственный свет в полумраке создают отдельные, высоко расположенные лампы дневного света.Посреди площади, в центре нескольких белых концентрических окружностей, горбатый силуэт большого, мертвого животного — вертолет “Сикорский” с четырьмя слегка изогнутыми, висящими лопастями винта. У барака кто-то оставил маленькую тележку с насосом для тушения огня и электрический автобус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150