Знали бы вы, сколько мне выпало вынести, вы бы ушам своим не поверили.
– Да, – кивнула быстро привратница, – вы бы ушам своим не поверили. Госпоже Моосгабр в жизни гораздо хуже, а под поезд она не бросилась. Сами же видите, что не бросилась, раз она стоит тут. – И привратница указала на стоявшую рядом госпожу Моосгабр.
– Стою, – кивнула госпожа Моосгабр, – и сын пришел из тюрьмы, и дочь выкинула мои пирожки лошади, а меня со свадьбы выгнала, и в моем доме делят краденое…
– И кроме того, там еще какой-то каменотес, – вмешалась привратница, – а когда дети были маленькие, госпожа Моосгабр пела им колыбельную. И в «Риц» дети позвали ее, а когда она оделась и выглядела, как жена камердинера, посмеялись над ней и оставили дома. И даже зайцев не дали.
– Но как же так. – Госпожа Линпек подняла вдруг голову с ладоней, и ее подкрашенные глаза расширились от удивления. – Как так? Выходит, это были ваши дети, о которых вы мне рассказывали?
И госпожа Моосгабр с привратницей кивнули.
– Мои собственные дети, – сказала госпожа Моосгабр, – Везру двадцать пять, а Набуле – двадцать.
– О небо! – воскликнула теперь госпожа Линпек и высунула голову из окошка. – Как же, мадам, так поздно? Вы что же, мадам, не могли раньше, или господин супруг…
– Могла… – покачала головой госпожа Моосгабр, – но не хотела. Боялась. Не хотела иметь неудачных детей. А потом все-таки захотела. Очень захотела, чтобы на старости лет было на кого опереться, и потому их родила. Это была моя судьба.
– Но, мадам, – сказала госпожа Линпек быстро, все еще высовывая голову из окошка, – а что господин супруг? Он тоже бросил вас и не платил алиментов?
– Я вдова, – сказала госпожа Моосгабр, – муж был возчиком на пивоварне.
Мужчина и женщина в очках и поношенной бежевой одежде в стороне от них допили, зашевелили перед глазами пальцами и бросили стаканчики в корзину. Госпожа Моосгабр поглядела им вслед, потом на стаканчики в корзине и сказала:
– Когда я была молодая, я тоже хотела иметь такой киоск, как у вас, и торговать в нем. Продавать… – сказала она и посмотрела на перрон, к которому подходил зеленый поезд, – продавать салаты, ветчину, может, и немного вина, и мороженое, а главное, лимонад.
– Когда госпожа Моосгабр была молодой, – вмешалась привратница, – она еще хотела быть экономкой, правда, госпожа Моосгабр?
– Экономкой тоже, – кивнула госпожа Моосгабр, – одна моя школьная подруга была экономкой. Звали ее Мария, она была такая маленькая, слабая, согнутая, такая бедняжечка, но дети любили ее. Потом она вышла замуж и взяла фамилию мужа, муж ее вскоре умер, но она оставалась экономкой в одной семье. Я не видела ее уже пятьдесят лет. Да вот ни киоска у меня нет, ни экономкой я не стала. Уже двадцать лет сотрудничаю в Охране и ухаживаю за могилами.
– А теперь госпожа Моосгабр будет приглядывать в семье, правда, – сказала привратница, – госпожа Моосгабр будет приглядывать в семье одного богача. У него вилла и экономка. Но экономка не управляется с мальчиком. Госпожа Моосгабр будет там воспитательницей.
– Пятьдесят лет назад, – кивнула госпожа Моосгабр и оглядела перрон, – когда мы шли на мою свадьбу в ратушу и к трактиру «У золотой кареты», тут и вправду было все по-другому. И вашего красивого киоска, мадам, тут еще не было, думаю, что тогда торговцы ходили с бубликами. А нынче у меня неудачные дети. Ах, мадам, извините, пожалуйста, выходит, муж не хочет вам платить али… – сказала вдруг госпожа Моосгабр и покачала головой, – это очень плохо, надо что-то с этим придумать. Но скажите мне прежде еще вот о чем, скажите… – И у госпожи Линпек в эту минуту снова прояснилось лицо, засветились глаза, и она сказала:
– Вы же, мадам, знаете, что вам я скажу все, что вы захотите, только спросите, спросите. Видите ли, вторая дама, меня надо только спросить… – кивнула она привратнице, и привратница, быстро поддакнув, сказала:
– Конечно, госпожа Моосгабр, спрашивайте эту даму.
– Как ваш мальчик озорничает? – спросила госпожа Моосгабр, – может, он еще и шляется?
– Шляется, – засмеялась госпожа Линпек и схватилась пальцами с крашеными ногтями за заколку в волосах, – тут скорее другое. Но погодите, я покажу ему, как только он сегодня явится из своего укрытия, не думайте, госпожа, что я его не школю, как утверждает мой муж. Здесь, конечно, школить я его не могу, разве я могу гоняться за ним по перрону, нотабене, когда он еще толкает перед собой тележку или прячется от меня в туалете или на почте. Одни неприятности. И работы у меня по горло, вот подождите, начнется час пик, увидите, правая рука не будет знать, что делает левая, хуже, чем на космическом корабле. Но дома всыплю ему за это.
– А что он вам сделал? – спросила быстро привратница. – Разбил кувшин?
– Лифт, – сказала госпожа Линпек с большой готовностью, но снова так, словно говорила из колодца, – вчера, мадам, когда он вернулся домой, он носился на лифте вверх-вниз и вконец его угробил. Вконец угробил, так что теперь лифт не ходит. Даже разбил в нем одно стекло, и мне, наверное, придется за стекло заплатить.
– Вы живете в доме с лифтом? – удивилась госпожа Моосгабр, и госпожа Линпек кивнула.
– Я живу на шестом этаже, – сказала она с довольно равнодушной улыбкой, – а как же без лифта, куда бы это годилось. У меня три комнаты.
– Мадам, – сказала госпожа Моосгабр и затрясла сумкой, – а как он еще озорничает? Как-нибудь по-другому озорничает?
– И по-другому тоже, – сказала госпожа Линпек снова с большой готовностью, но голос уже не звучал, как из омута, а снова был высокий, как голос дрозда, – он странный. Представьте, он иногда разговаривает сам с собой, словно говорит с другим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115