Ваш муж никогда не был похоронен в Дроздове под Этлихом. Возчик Медард Моосгабр не был вашим мужем, это был чужой человек, который жил у вас позднее и взял присвоенное вами имя. Вы никогда не сочетались с ним браком в ратуше, потому что вы уже тогда были вдовой и не хотели выходить замуж второй раз, вы считали это грехом. И не было у вас по мужу никакой пенсии, как не было и пенсии за возчика на пивоварне. Все эти долгие годы вы жили только на свои гроши с кладбища. Моосгабр погиб на войне и похоронен в Дроздове, он любил вас, но мужем вашим не был. А Везр и Набуле не ваши дети, вы никогда детей не имели. Они были приемными, совершенно чужими детьми, и вам это слишком дорого обошлось.
Госпожа Моосгабр с красно-белыми щеками, с накрашенными бровями и губами, с подвесками в ушах, с разноцветными бамбуковыми бусами на шее, в шляпе с длинными дрожащими перьями и в длинных белых перчатках сидела во главе стола, ела пирожок с изюмом, и лицо ее было неподвижно и спокойно. Время от времени она смотрела то на Оберона Фелсаха, доедавшего пирожок с миндалем, то на студентов, бледных и неподвижных, то на Мари Каприкорну, экономку и свою подругу с детства, которая не знала ее и никогда в жизни с ней не разговаривала… смотрела она и на горящую свечу на скатерти, над которой возносилось облачко сладкого дыма, на сухие цветы в вазе с лентами вокруг. По радио в стене теперь зазвучали голоса, славящие вдовствующую княгиню правительницу Августу, и в гул этих стотысячных голосов врывались военные марши. И вдруг к этим стотысячным голосам и военным маршам стал примешиваться колокольный звон. Но госпожа Моосгабр даже этого не слышала. Она смотрела на Оберона Фелсаха, доедавшего пирожок с миндалем, доедала и она свой с изюмом и смотрела на горящую свечу, над которой возносилось облачко ладана. И она сказала:
– Учила я в детстве один стишок.
И под звуки военных маршей и колоколов она начала читать его:
Старушка слепая из церкви бредет,
Клюкою дорожку никак не найдет.
Клюкою дорожку торить нелегко,
Упала старушка – не подымет никто.
Потом она сказала:
– Когда Везр и Набуле были маленькие, я пела им колыбельную. – И она в первый раз отпила из бутылки под названием «Лимо» и медленно под звуки военных маршей и колоколов запела:
Доброй ночи, ты спи сладко,
ангел стережет кроватку…
……………………………
завтра утром,
как проснешься…
А потом раздался звонок.
Мари Каприкорна вскочила с кресла и выбежала из столовой в зал. Она была старая, маленькая, ветхая и, когда бежала, тряслась, как осиновый лист. Встал и Оберон Фелсах, он медленно доедал пирожок… он был очень бледен, но спокоен, встали и студенты.
Госпожа Моосгабр во главе стола улыбнулась и спросила:
– А как я могла с этой Марией дружить, если я с ней никогда не разговаривала? Как я могла с ней дружить, если я никогда не была в Феттгольдинге? Как…
– Можно иметь друзей, – сказал Оберон Фелсах у кресла, он медленно доедал пирожок и становился все бледнее, – можно иметь друзей и при этом никогда в жизни с ними не разговаривать… Можно иметь друзей и видеть их только издали, в окно. Вы никогда не были в Феттгольдинге, но Мария Земля иногда ездила с отцом в Кошачий замок, с малолетства…
– А кто тогда был мой муж, – спросила госпожа Моосгабр во главе стола и улыбнулась, – кто он был, если Медард Моосгабр, похороненный в Дроздове под Этлихом, им не был, и где мой муж тогда похоронен?..
И Оберон Фелсах, доедая пирожок с миндалем и становясь все бледнее, сказал:
– Ваш муж умер через неделю после свадьбы, он был внучатым племянником Карла Наполеона и похоронен в княжеском дворце.
В эту минуту госпожа Моосгабр увидела в широкие раскрытые двери столовой, как в зал в сопровождении Мари Каприкорны в белом кружевном чепце и фартуке входят какие-то люди, люди в черных костюмах, цилиндрах и униформах, во главе их идет генерал с длинными седыми волосами, а рядом с ним – посланец.
Госпожа Наталия Моосгабр посмотрела на Оберона Фелсаха, который наконец доел пирожок и в своем темном платье с длинными черными волосами был уже чудовищно бледен, и спокойно сказала:
– Однажды толпа на улице хотела закидать меня камнями.
Потом сказала:
– В Кошачьем замке согласно поверьям когда-то было много-много мышей. И меня всю жизнь донимают мыши. Есть ли мыши на Луне?
И чудовищно бледный Оберон Фелсах, стоя возле кресла, улыбнулся и отрицательно покачал головой.
– Хоть там пыль и пепел, – кивнула госпожа Моосгабр во главе стола под звуки военных маршей вперемешку с колокольным звоном, и разноцветные перья на ее шляпе трепетали, подвески в ушах качались и бамбуковые шары на шее позвякивали, – хоть там пустыня, голые, растрескавшиеся камни, хоть это край смерти… но если там нет мышей, эта земля – обетованная. – И она проглотила последний кусок своего пирожка.
И тут все в зале встали перед широкими дверьми в столовую лицом к госпоже Моосгабр во главе стола, а посланец поклонился и сказал:
– Господин министр полиции граф Скарцола.
И генерал с длинными седыми волосами обнажил голову, глубоко поклонился и сказал:
– Ваше величество, у подъезда вас ждет золотая карета.
И по радио народ ликовал и прославлял вдовствующую правительницу княгиню Августу тальскую, и звучали военные марши и звонкие колокола… Студенты – один в темном клетчатом пиджаке, по-видимому Лотар Баар, и второй, тоже красиво одетый, по-видимому Рольсберг, стояли на коленях у обеденного стола и кресел, господа в черных костюмах, в цилиндрах и униформах стояли на коленях в зале перед широкими дверьми в столовую, а мальчик Оберон Фелсах, чудовищно бледный, с длинными черными волосами, черными глазами и длиннющими ногтями стоял на коленях возле студентов у обеденного стола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115