Она снова улыбнулась. Я не мог оторвать от нее глаз.
– Как ты хорошо улыбаешься.
– Спасибо за комплимент.
– Ты уверена, что тебя не нужно отвезти домой?
– Я на машине. Спасибо за беспокойство. Она погладила меня по щеке. От ее пальцев шло тепло, как от электрической печки.
– Мы еще увидимся, – сказала она и пошла по коридору. Ее ступни медленно скользили в деревянных сабо.
9
Я поселился у мамы. Моя старая комната служила без меня чуланом для картонных коробок с книгами и вещами отца. Я вынес их в коридор, пропылесосил комнату, вытер пыль. В конце концов я так устал, что уснул не раздеваясь.
Каждое утро я ездил в больницу навещать маму. Она рассказала мне об осложнениях. Три месяца назад ей удалили злокачественную опухоль на поджелудочной железе. После той операции она так и не оправилась, и теперь врачи хотели обследовать ее и узнать, удачно ли прошла операция или необходимо новое вмешательство.
Я приносил фрукты и шоколад, часами сидел у нее, разговаривал и читал газеты. Вечером я возвращался домой.
Ночью лежал и смотрел на темное очертание карты мира. Мне казалось, что ночью континенты медленно передвигались по карте.
Когда-то мне хорошо спалось на этой кровати.
Теперь я был не в ладах со сном.
Темнота неспешно текла по телу. Я ворочался с боку на бок, пытаясь избавиться от чего-то уже вошедшего в мою плоть и кровь.
Лежал и слушал радио.
Ожидается, что эксперты СЕ продлят запрет на экспорт французской говядины, но, возможно, разрешат продажу других сельскохозяйственных продуктов. Комитет обсудит также вакцинацию животных в зоологических садах. Британский судебно-медицинский эксперт считает, что Ли Харви Освальд, стрелявший в президента Джона Ф.Кеннеди в 1963 году, действовал не в одиночку, писала в понедельник газета «Вашингтон Пост».
Хотя я спал мало, спать мне не хотелось, меня мучила тревога. Мне было трудно усидеть на одном месте. Надо было переделать кучу дел, но что именно, я не помнил. Времени ни на что не хватало.
Я всюду опаздывал.
Трамвай уходил у меня из-под носа. Я поздно просыпался и в спешке натягивал на себя одежду. В душе была только холодная вода.
Дом скрипел по ночам. Я не мог уснуть. Я мучился, что опоздаю, даже когда лежал в кровати. Страх не успеть стал частью моего существа, я ощущал его в своем дыхании, взгляде, скользящем по уже затихшей улице.
Когда я вошел в палату, мама спала. Я сел на стул рядом с кроватью и начал читать газету.
Две недели назад полиция Нутоддена нашла в лесу труп молодой женщины. О ее пропаже никто не заявлял, и полиция не могла ее индентифицировать. Теперь через газету полиция обратилась к людям с просьбой о помощи. В газете была помещена фотография. Снимок был нечеткий, как будто женщину скрывала сетка от комаров. Я не узнал бы ее, даже будь она моя сестра. Не знаю почему, но такие нечеткие фотографии всегда вызывают во мне тревогу, – наверное, я начинаю думать о смерти, о фотографиях и о смерти, о портретах, которые постепенно блекнут и исчезают, и о людях, не оставивших после себя ничего, кроме письма, которое ни у кого нет времени прочитать.
Шестнадцать страниц в газете было занято спортом, двенадцать – новостями, шесть – культурой и развлечениями. Четыре – объявлениями. Я читал о футболистах и состязаниях по слалому. «Манчестер Юнайтед» проиграл «Ливерпулю» 1–2 в Олд-Траффорде. Ферпосон был недоволен. Лассе Хьюз в интервью, опубликованном в одном из журналов, позволил себе провокационное высказывание по адресу руководства Лыжного союза.
В телевизионной программе не было ничего интересного. Я подробно изучил ее. Нет ли какого-нибудь фильма, который стоило бы посмотреть вечером… Top Gun, The Dream Catcher – или лучше включить новостной канал? Я не сразу вспомнил, что у мамы теперь нет телевизора. Она читала книги и газеты. И перестала смотреть телевизор. Я бросил газету на пол.
Мама лежала и смотрела на меня. Узкие глаза хитро поблескивали.
– Ничего интересного, – сказала она.
– Что?
– В газете нет ничего интересного.
– Я читал телепрограмму. А потом вспомнил, что у тебя теперь нет телевизора. Сто лет не видел норвежских передач.
Она засмеялась.
– Вон он, на стене.
Я оглянулся и увидел привинченный к стене телевизор.
– Его привинтили вчера. Я смотрела американский фильм о молодом гомосексуалисте, который умер от СПИДа. Кажется, он был адвокатом. Я уже очень давно не смотрела телевизора. Не помню, как меня сюда привезли. С тех пор, как я здесь, у меня вчера впервые была ясная голова. Я открыла глаза и первое, что увидела, – экран телевизора. Том Хэнкс, кажется, так зовут этого актера?
– Том Хэнкс.
– Я чувствую себя немного лучше.
– Замечательно.
– Мне было так приятно проснуться и увидеть тебя, читающего газету.
– Я просто сидел и дремал.
– У тебя грустный вид.
И вдруг я обнаружил, что плачу. Слезы текли у меня по лицу, во рту был соленый привкус, я плакал беззвучно.
– Я рада, что ты вернулся домой.
Я кивнул. Потом встал, подошел к умывальнику и вытер лицо бумажным полотенцем.
Когда я обернулся, мама сидела в кровати. Уже не такая бледная, какой была накануне, глаза были живые.
– Помнишь, накануне нашей поездки в Копенгаген кто-то приходил к нему в монтажную. Монтажник слышал только голоса в прихожей. Он думал, что это был ты.
– В тот день я ездил в Мосс к родителям Хенни.
Она кивнула.
– Я знаю. Думаю, тогда что-то случилось. В связи с тем человеком, который приходил к нему в монтажную. Ты прочитал письмо?
– Нет.
– Пакет от Вулфсберга лежит в моем письменном столе.
Она выпила воды из стакана, стоявшего рядом на тумбочке, вытерла мокрый подбородок тыльной стороной ладони.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57