— Да ну его, дерьмо все это. — Магвайр даже рот скривил. — Нашел о чем говорить. Послужишь с мое, не столько заработаешь. Вот только бы войну бог послал. Одну хорошенькую войну со стрельбой, и все будет в порядке. Только бы стрельбы побольше. Враз нахватаешь наград, вот увидишь.

Когда взвод возвратился в кубрик, Уэйт снял полотенце с лица, свернул его в несколько раз и положил на лоб. Он не думал, что у кого-то хватит смелости напасть на него средь бела дня, но лишняя предосторожность все же не повредит. Глядеть надо в оба. Правда, солдатам сейчас явно не до него — все чистили парадно-выходное обмундирование, готовились к построению.
Адамчик стоял у изголовья койки. Все его внимание было сосредоточено на галстуке, он усиленно старался не встречаться глазами с Уэйтом. Покончив с галстуком, занялся фирменным зажимом, потом вытащил надраенные до блеска выходные ботинки и принялся наводить на них новый глянец.
Ненависть, что кипела в душе Уэйта к этому человеку, уже прошла. Рыжий был простой пешкой в игре, которая называется жизнь. И именно быть пешкой учили его сержанты-инструкторы. Да и сам Уэйт тоже немалую роль в этом сыграл. Так можно ли после этого винить парня, что он поступил именно так, как он сам десятки раз твердил: думай только о себе и плюй на всех других. Он именно так и делает. Выходит, что и ненавидеть его теперь не за что. Скорее даже пожалеть можно.
…Взвод быстро приготовился к построению. Когда Магвайр с маячившим у него за спиной Мидберри вошли в кубрик, солдаты уже сами выстраивались вдоль коек. Раздалась команда:
— Смирно! — Солдаты вытянулись во фронт. Магвайр быстро прошел вдоль одной шеренги, Мидберри проверил другую.
— Добро! — Сержанты были удовлетворены внешним видом. — Выходи строиться! В колонну по одному… Первое отделение — головным, остальные — за ним… Нале… во! Бего-ом… арш!
Лежа на койке. Уэйт глядел, как одетые в выходные мундиры солдаты один за другим пробегали мимо. Когда выбежал последний и за ним вышли оба сержанта, он осторожно приподнялся и сел на койке. Протянул руку и подтащил к себе лежавший в ногах уже уложенный вещмешок, привалил его к ножке койки. Он слышал, как снаружи Магвайр крикнул «Смир-рна!», потом «Направо!», слышал, как дружно двинулся взвод, четко печатая шаг на асфальте. Постепенно эти звуки затихли вдали, и в кубрике вновь воцарилась тишина.
Уэйт глядел вдоль опустевшего прохода, видел ровные ряды аккуратно заправленных коек, стоявших как по ниточке рундуков. Сияли натертые до зеркального блеска стекла окон, отливал чуть желтоватой белизной надраенный пол, «Сколько же поколений новобранцев, — подумал он, — скребли и драили эти доски, чтобы они стали почти белыми?» И все же в косых солнечных столбиках роились мириады пылинок.
Одиночество снова на какой-то миг поселило в его душе уже было полностью исчезнувшее чувство страха. Он стал думать, правильно ли поступил, не совершил ли ошибки. Той ошибки, что может в корне поломать, испортить ему жизнь. Не повторяет ли он снова то, что делал уже не один раз, — отталкивает людей от себя, ставит какую-то преграду между собой и окружающими? Однако чувство это быстро прошло, а вместе с сомнениями улетучился и страх. Ему показалось вдруг, будто он все время спал и проснулся только тогда, когда решил дать правдивые показания. В тот момент, когда открыл рот.
Не в том дело, в конце концов, правильно он поступил или нет, главное, что в тот самый момент он наконец-то перестал плыть по течению. И не важно, что теперь ждет дома. Так же, как не важно и то, что кто-то здесь, в этом проклятом корпусе, считает его изгнание своей большой победой. Все это не важно. Главное, что он сам о себе думает и как сам оценивает свой поступок. Пусть разламывается голова, пусть нестерпимо болит все тело, все равно он счастлив, что поступил так и не иначе.
И еще он знал, что никогда уже не вернется назад в постылую отцовскую химчистку. Это уж точно. Никогда больше не станет делать то, что хочется другим, что надо не ему, а кому-то другому.
Эта мысль приободрила его. И только теперь к нему вернулось чувство, которое несло уверенность в себе. Ту самую, какой ему всегда так не хватало в жизни. Конечно, впереди ждут большие трудности, будет, наверно, очень тяжело, но все равно это во сто крат лучше всего того, что осталось в прошлом. Может быть, хоть за это сказать спасибо корпусу морской пехоты, обещавшему (вон какие всюду развешаны плакаты) сделать из него человека.
Уэйт поднялся с постели, тщательно расправил складки на одеяле (когда ночью его избили, он был так плох, что не смог забраться на свою верхнюю койку и лежал на Адамчиковой), потом взял вещмешок и медленно поднял его на плечо. В голове закружилось, к горлу подкатила тошнота, и он немного постоял, приходя в себя. Потом, слегка еще покачиваясь, двинулся к выходу.
На улице все было залито солнцем. Солдат осторожно спустился по железным ступенькам и, дойдя до последней, сел, привалясь спиной к вещмешку.
Там, за дорогой, на огромном плацу, учебные взводы занимали свои места для репетиции выпускного парада. Внизу, у подножия железобетонного монумента, в парадных мундирах застыл оркестр. Блестящие трубы и яркие барабаны исторгали в воздух бравурный «Марш морской пехоты». Уэйту даже показалось, что среди вымпелов и флажков подразделений он видит флажок 197-го взвода. Ну, конечно же вон он — их взвод. Вон он пошел левое плечо вперед, продвинулся еще немного, снова развернулся и, дружно печатая шаг, прошагал мимо пока еще пустой трибуны. Еще несколько мгновений, и взвод скрылся за огромным монументом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119