..
У женщин, во всяком случае, выбор поприятнее.
Утешившись мыслью, что все мои предшественники потерпели фиаско, а их идеи так и остались томиться на книжных полках, стиснутые кожей переплетов, я отправился спать.
Разбудил меня какой-то дребезжащий, неприятный звук — будто включили на отжим стиральную машину. Раздосадованный, я потащился на кухню, чтобы застать там Юппа, лежащего голой грудью на столе и трясущегося мелкой дрожью. Я вцепился бедняге в плечи — через пару минут его отпустило.
— Все в порядке, — пробормотал он. — Знаешь, иногда мне кажется, что кто-то там, наверху, всерьез на меня ополчился. Сил почти не осталось, приходится напрягаться, стиснув зубы, только чтобы не сдать. Покажи — кто так напрягается, как я?! Но сдаваться я не собираюсь. Тем более сейчас!
И тут я спросил его, был ли он у врача. Это я-то! Я не верил собственным ушам.
— Я был у десятков врачей: ты же знаешь, как мне нравится общаться с людьми. А теперь я могу позволить себе платить за визиты, во время которых всегда узнаешь что-нибудь интересное. Врачи могут ошибаться. Некоторые из них. Даже большинство. Они все, кроме одного, могут быть неправы. Но я не поверю, что они ошибаются все, все до единого. Странная штука — платишь все больше и больше, чтобы услышать все более и более худые вести.
Четверг
Наутро Юпп выглядел совсем помятым.
Я приготовил завтрак и сделал все, чтобы он как следует поел.
Он не прикоснулся даже к булочкам, не говоря обо всем прочем.
— Я еще разок гляну на бассейн, а потом отправлюсь в Париж — хочу повидать Патрисию. Если со мной что случится — не беспокойся, доведи дело до конца, и все.
Бассейн: прознав, где живет месье М. Габорио — нежно любимый своими воспитанниками директор детского приюта, через который прошел в свое время Юпп, мой напарник, убедившись, что этот старый знакомый на две недели уехал в отпуск, проник в его дом, чтобы произвести в оном некоторые переделки, воздвигнув на месте холла и кухни плавательный бассейн. Юпп исходил из того, что (x) перестройка дома будет стоить месье Габорио целого состояния и изрядной головной боли, (y) ни одна страховая компания не примет иск, в котором говорится, что «я уехал в отпуск, а по возвращении, открыв входную дверь, упал в плавательный бассейн», (z) Габорио — столь редкостный зануда и приверженец однажды заведенного распорядка, что подобный шок может свести его в могилу.
— Что ты будешь делать в Париже? Надеешься покорить свою красотку?
— Нет, мне и говорить-то с ней не стоит. Она должна неплохо освоиться на работе — ни одной мелочи не упустит. Не из таких... Мне просто хочется побыть рядом. Немножко поотираться по соседству.
Пятница
Я бился над проблемой, подходя к ней то с одного, то с другого конца. Ни-че-го. Ни малейшей идеи. Мой кладезь идей был мертв, как Синайская пустыня.
Я сделал попытку себя подбодрить, вспомнив все случаи из жизни, когда мне удалось преодолеть препятствие, которое по всему казалось неопределимым. Увы, я так ничего и не вспомнил. Оглядываясь на прожитую жизнь, я вспомнил лишь один случай, когда мне и впрямь удалось разобраться с проблемой — да и ту я создал своими руками, так что это не в счет.
Клерик
Как всегда в начале года, сидящие за преподавательским столом заключали пари: кто из первокурсников умрет во цвете лет или покончит жизнь самоубийством. Имена претендентов на эту роль всплывали одно за другим, — и тут кто-то упомянул Клерика. «Вот уж про кого можно сказать: „отмечен печатью рока“, — буркнул Фелерстоун. — Только рок этот преследует не его, а тех, кому не повезло оказаться с ним рядом, — добавил он. — Мне говорили, будто до поступления к нам этот парень жил в монастыре. И будто бы вся братия покинула монастырь, лишь бы быть от него подальше».
Эту историю я слышал впервые, но в глубине души порадовался: еще когда я занимался зачислением Клерика, у меня возникло предчувствие, что мы хлебнем с ним горя. Почему в тот год заниматься зачислением выпало мне — загадка. Хотя нет: год из года зачислением у нас ведал Фелерстоун, свято верящий в свое «чутье». Однако как раз накануне того собеседования он отравился за ужином и угодил в палату интенсивной терапии, где валялся без сознания. Тем самым он был лишен возможности протестовать по поводу того, что его обязанности взял на себя я — благо, никто из членов колледжа не желал себя обременять еще и этим. Я зачислил несколько грудастых девиц, Клерика, всех, кто был выше 180 см, и всех, чье имя или фамилия начинались на Z. Клерик во время интервью показался мне субъектом малоприятным, но я не имел тогда ни малейшего представления, сколь точно оправдается мое предчувствие. Как-то утром, возвращаясь домой с грандиозной попойки, я плелся вдоль реки. У воды суетились студенты, спуская байдарку. Потом в байдарку забрался Клерик, а все остальные почему-то оказались в ледяной воде. Как ему это удалось, я так и не понял.
Слава Клерика росла. Декан, совершенно равнодушный к делам Господним и старавшийся покинуть любое собрание, едва там появлялся ваш покорный слуга — меня как-то угораздило упомянуть, что в свое время я подрабатывал летом на военном заводе, — декан начал вдруг бормотать под нос: «Дэниел Эдвард Клерик — в каждом слове шесть букв, три раза по шесть: шесть, шесть, шесть!» Может, нам стоило бы прислушаться еще тогда: все кончилось тем, что декан пытался застрелить Клерика из обреза, нанеся непоправимый ущерб портрету какого-то епископа семнадцатого века. Но и это не вызвало особого беспокойства: (a) единственное, на что не мог пожаловаться наш колледж, так это на нехватку епископских портретов семнадцатого века, и (b) никто еще не осмелился утверждать, будто состояние душевного здоровья является препятствием для академической карьеры или получения почетной мантии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126