Так есть ли оправдание моей слабости?
Рано или поздно, но вступаешь в пору, когда твоя умственная ловкость да горделивый напор уже не котируются. И ты дрожишь мелкой дрожью: тут до тебя доходит, что всякое начинание в конце концов обречено на провал, хотя ты уже и так до тошноты сыт провалами. А то, что почитается счастливым окончанием чего бы то ни было, вовсе не является счастливым концом по той простой причине, что всякий конец, мягко говоря, печален.
Стойкий муравьишко
Раз за разом приходишь к одному и тому же: все нетленные отрыжки эмоций и духа, решения мировых проблем, спокойная самоуглубленность и манерное исповедание веры, рамки догм, тесные, как одиночная камера, все эти ужимки сознания — лишь гордая бравада муравьишки (солдат рода Zacryptocerus, например), восклицающего: «Я несокрушим!» — прежде чем хрустнуть под башмаком прохожего.
Впрягшись в воз
Ты обречен тащить этот воз, изо дня в день, один-одинешенек, он становится все тяжелее и тяжелее, он гружен черт-знает-какими разочарованиями и неизжитыми проблемами; и — абсолютная пустота на горизонте.
Прах философов, прах грабителей, прах наемников
Я обвел взглядом бар. К концу недели — года? — века? — как бы там ни было, к концу грядущего века — ни одного из присутствующих сейчас здесь не останется в живых. Прах философов. Добавляй, не добавляй воды. Добавить, что ль, водки?
Мы снова здесь
А-а? Что? Зачем мы выскочили из небесной люльки, зачем устремились в мир? Или это просто бессмысленная насмешка? Но в чем тогда смысл? А если смысл есть, то где же он, черт возьми?
Красотки
Местные красотки взяли меня в оборот. Что ж, прикупить всем по толике счастья? Да, да, да. Этого я и хочу — пусть будут счастливы, в конце концов. Я готов раскрыть объятия всему мирозданию. В моем сердце найдется место каждому, даже этому недоноску, чью машину я продырявил, ведь единственное, что нас объединяет, заставляя встать под одни знамена, — наша смертность: наш общий враг.
Прощальное слово?
Мне хотелось бы сотворить больше добра... Не получилось. Я бы с радостью принес себя в жертву, лишь бы моя кровь пролилась росой искупления на головы ближних. Лишь бы я стал им защитой от страховых агентов да небритых недоумков с пистолетами.
Впрягаясь в воз за столиком бара в Тулоне
— Ну и как ты собираешься грабить банк, заранее объявив о своих предпочтениях? Выделив его, словно жертвенного агнца из стада? Там полицейских окажется больше, чем дежурит в самом крупном полицейском участке, какой только есть в этой стране, когда все население чинно-благолепно ест рождественский обед! — Я был сама язвительность. — Они же на головах друг у друга будут стоять! Мы даже войти внутрь не сможем! Посмертный арест, когда наши головы как следует нашпигуют свинцом, не в счет, ладно! Но чтобы ограбление засчитали, надо взять деньги и успеть прожить после этого хотя бы несколько секунд! А мы и так уже подгребли под себя все везение, отпущенное жителям этой страны!
— Невозможное — лишь следующий шаг за пределы возможного. И иные делали его, даже не подозревая, разве нет? Это как случайно постучаться в соседнюю дверь...
Юпп явно пересидел за чтением философских трактатов и шибко умных трудов. Недаром книжки вроде «Зогара» разрешено читать лишь женатым людям и только по достижении сорока лет!
— Ну и как ты собираешься это осуществить?
— Не знаю. Ты что-нибудь придумаешь, пока я буду заниматься кампанией в прессе. Дадим им месяц — пусть их попотеют. Что до философской концепции и словаря — это я оставляю на твое усмотрение.
— И какой философский метод мы возьмем на вооружение? — спросил я без энтузиазма, прекрасно отдавая себе отчет: Юпп настолько углубился в чащу всевозможных «если» и «может быть», что ему уже оттуда не выбраться.
— Метод? Для Величайшего из ограблений? Для ограбления нашего последнего банка, которое озарит собой всю историю? Чей отсвет ляжет и на прошлое, и на будущее? Ограбления столь великого, что на него обратит внимание даже Платон в своих эмпиреях? Метод тут может быть лишь один. — И Юпп взглянул на меня, ожидая, что я сам закончу его мысль. Но я только недоуменно покачал головой и поднял руки вверх: сдаюсь.
— Ну и какой же?
— Метод Гроббса.
* * *
Покуда Юбер вскармливал и лелеял свою «юбрис» [Hubris — гордыня (лат.)], я насыщал свое чрево (с обстоятельностью немецкого ресторанного критика), пробуя, насколько состоятельна гипотеза о том, что процесс набивания брюха породит какое-нибудь невероятно замечательное нововведение в деле ограбления банков. Но теперь, с появлением ничем не ограниченного досуга для посещения ресторанов, обнаружилось, что никто не жаждет взять меня в оборот, а ведь еще несколько недель назад...
Ешь сейчас
Это «ешь сейчас» стало для меня образом жизни, ибо будущее не обещало ничего хорошего. Будучи неисправимым пирующим софистом [«Пирующие софисты» — сочинение Афинея], если только мне светило вкусно поесть, я готов был бросить все и устремиться в ближайший ресторан, по пути заглянув на всякий случай в «Бертон» [Сеть магазинов по продаже мужских костюмов]: вдруг заведение окажется цивилизованным, из тех, куда пускают лишь в костюме. В этом деле совершенно не важно, сколь часто ты заблуждаешься, когда-нибудь ты ведь окажешься прав.
Опора в классике
Я всегда искал утешения у Антифана, драматурга IV века до н.э.: «Кому из нас ведомо будущее, кто знает, какие страдания сулила нашим друзьям судьба? Потому — быстро возьми два гриба, что найдены под тем буком, и приготовь-ка нам их».
Сие — одна из античных ценностей; вполне годится для оправдания чего бы то ни было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126