Оба течения, прорывая свои русла, намыли солидные берега. На этих берегах стояло великое множество людей, чувствуя, что в затылок им смотрит вороненое дуло пистолета.
Торговцы заняты созданием изобилия, легкости и разнообразия; истинным героям не находится места в памяти потомков — в лучшем случае их имена на протяжении нескольких поколений красуются над дверями помпезных контор и представительств. Какое нам дело до купцов, продающих маслины, виноделов, римских или греческих рабов?
Во времена античности разум был чем-то вроде новинки, одним из видов развлечения на досуге; только в восемнадцатом веке он начал сам зарабатывать на жизнь: его стараниями дорога из Лондона в Эдинбург стала отнимать меньше времени и все такое прочее... Эти господа, оседлавшие Ньютона, почувствовали, что у них есть повод для куража. Впервые мыслители заявили: а ну, все назад, сейчас мы разберемся, что к чему! У нас есть теория на этот счет! Наконец-то мы раскусили тайну Мироздания!
С тех пор не проходит и года, чтобы мы не слышали о закрытии этой лаборатории и вывозе очередных бунзеновских горелок на свалку.
Разум готов проявить себя с лучшей стороны, когда надо побыстрее доставить нас из Лондона в Эдинбург (и приглушить боль, которой одаривает подобное путешествие). Однако он отнюдь не так хорош, едва только речь заходит о том, а стоило ли пускаться в подобное путешествие. Мы — на том же пути, которым шли Гаман и Кант, разве что забрели чуть дальше них. Собственно говоря, мы были там всегда, только сами того не замечали. Разум породил компьютер, но мы все так же стоим перед выбором: или — или. Идти к мессе или в Интернет? Молитвенные четки или программное обеспечение?
Не надо забывать: Гаман и Кант могли уживаться друг с другом как кошка с собакой, но в безднах онтологии чувствовали себя как рыба в воде и, главное, поклонялись, среди прочих идолов, одному общему богу — и тот и другой всегда были не прочь промочить горло. Ибо — человек слаб. И не всем дано осушить бутылку до дна. А пить лучше в хорошей компании.
Банк, готовящийся к ограблению
Когда наконец мы достигли нашего забытого Богом и людьми банка, Юбер извлек из бардачка два шиньона. Я запротестовал: мне казалось, что это абсурд — идти грабить банк, нахлобучив на лысину парик, и выдавать сие деяние за наращивание философской мускулатуры.
Я схватил Юбера за локоть: «Слушай, не смеши людей!»
Юбер замер. Потом ощупал протез, опустил черные очки и с удовлетворением окинул взглядом свое отражение в зеркале заднего вида. «Просвещение, раз так его и разэтак!» — вздохнул он, вылезая наружу.
Я остался в машине дуться на весь мир. Однако мне не понадобилось много времени, чтобы путем нехитрых умозаключений прийти к неутешительному выводу: независимо от того, хожу я в парике или нет, граблю я банки или воздерживаюсь от этого, с моей деятельностью философа покончено. Что толку впадать в раздражение, коли ты превратился в ходячую нелепость всемирного масштаба. С тем же успехом рыбка может лить слезы по океану.
Юбер поднялся по ступенькам банка. «Не закрывайте дверь перед Просвещением», — обратился он к клерку, пытавшемуся запереть дверь, в то время как Юбер давил на нее снаружи, что пробуждало в клерке желание как можно скорее захлопнуть створку, дабы ни в коем случае не дать этому детине с протезом войти. Нежелание пускать посетителя еще могло бы найти оправдание, будь оно продиктовано недоверием к облику Юппа, не очень-то вписывающемуся в каноны представлений о рядовом клиенте банка. Однако клерк (ох, не надо бы ему этого делать) демонстративно указал на табличку, возвещавшую, что в 17.00 банк закрывается. Юбер со своей стороны пустился в объяснения того факта, что мироздание еще не подошло к этой точке: мои часы, подтверждая правоту напарника, показывали лишь 16.56 — в этом я был уверен не меньше любого вавилонского звездочета.
Однако ключник местной финансовой твердыни не принял Юпповы разъяснения — или не придал им значения, — он повел себя так, словно было пять вечера, и продолжил свою возню с замком и дверью. Однако я бы не сказал, что он преуспел в этом занятии, так как запорный механизм двери явно не был рассчитан на появление в пространстве между дверью и косяком Юппова ботинка. Завязалась борьба — каждый давил на дверь плечом, и было неясно, чья возьмет. «Спорю на пятьдесят франков, я все-таки заставлю вас открыть!» — не выдержал наконец Юбер.
Клерк непреклонным движением головы выразил, что он думает по этому поводу, однако стоило Юберу извлечь дверную отмычку соответствующих очертаний — своего рода бандитский диплом Doctor Honoris causa, — как оппонент тут же смягчился и переменил решение.
— Господи, как я устал иметь с ними дело! — вздохнул Юбер, садясь в машину и бросая кейс с добычей на заднее сиденье. — Как же они непрофессиональны!
Банкнота достоинством в пятьдесят франков торчала из кармашка его пиджака.
Еще один глоток свободы
Мы наблюдали за тем, как Корсиканец — отвязный он человек — с ревом выжимает газ и дергает машину с места. Ему не терпится на работу — похвальное рвение. Оно должно согревать сердце соседей, особенно когда день еще только-только забрезжил. В Юбере погиб сыщик: он вычислил логово Корсиканца, проштудировав телефонный справочник.
Собственно, начальную зацепку мы получили от Жослин.
Точно, как в аптеке: я вызывал у женщин желание опекать меня, как только для этого находилось хоть какое-нибудь основание — кровать, на которой можно разлечься (спасибо справочникам для туристов!). Но лишь только найден подходящий тюфяк, на который я бросаюсь, как голодная псина — на мозговую косточку, в дверях появляется помощница банковского управляющего, и одеяло начинает ходить ходуном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126