У всех бывают в жизни мгновения, которые хочется, замуровав в бочку с цементом, утопить в море забвения — в самом глубоком его месте. Если после смерти мне предстоит повторно смотреть свою жизнь в замедленной съемке, эпизод на Барре будет единственным фрагментом, который заставит меня сгорать со стыда (ну разве что еще один эпизод времен моей юности, тот самый, где в кадре присутствует арбуз, подаривший мне опыт, который заставил меня уверовать в богатые возможности романтических связей).
Узы слова, капканы словесности
Около четырех минут я бился в конвульсиях и исходил пеной. После этого у меня уже не было сил проповедовать. Я просто хмуро молчал — этого молчания хватило бы, чтобы вогнать в тоску небольшой городишко. Мое молчание продолжалось пять минут. Однако я не мог обманывать себя и дальше, я понимал, что необходимость выпить хоть что-нибудь подступает стремительно и неотвратимо — в чем, в чем, а уж в этом я был профессионалом. Я сделал попытку пойти на переговоры. Это не сработало.
— Я вовсе не похищала вас, доктор Гроббс. Ну кто, скажите мне, способен поверить, будто такая хрупкая девушка, как я, могла похитить старого пирата вроде вас, знакомого с насилием отнюдь не понаслышке. У меня есть множество свидетелей, которые подтвердят, как вы рвались поехать сюда, размахивая бутылкой виски. Я не могу заставить вас писать, но предупреждаю: у меня две недели отпуска, а для человека в вашем положении это слишком долгий срок...
Я взвесил все «за» и «против». Какое же из двух решений дастся мне болезненней: кипятиться, отвечать гордым отказом, стиснув зубы терпеть — или капитулировать и написать все, от и до? В конце концов, сколько великих произведений было создано под давлением обстоятельств?
— Ладно, черт с ней, с едой. Лучше дайте мне выпить, — сказал я героическим голосом стоика.
Мы заключили новую сделку. Я остался лежать на холодном полу. В качестве письменного стола мне был предоставлен том «Сокращенного Оксфордского словаря английского языка» (Marl — Z), а напротив, в другом углу комнаты, была поставлена бутылка виски, желанная мне, как глоток воздуха, когда вы оказались под водой на глубине десяти метров.
Если писать крупным почерком, используя слова подлинней и повторы... Когда она вошла вновь, я заканчивал десятую страницу.
— Это — эпоха Возрождения, — объявил я, показывая на стопку бумаги. — Бутылку, пожалуйста.
Покуда я корчился от мук, она изучала исписанные мной листки.
— Я не могу это прочесть, — наконец произнесла она. — Я не могу прочесть ни слова. Нет, вот одно, похоже на «герань», но при чем здесь это?!
Я напомнил ей, все так же валяясь на полу и давясь очередным унижением, что она, кажется, не говорила о десяти листах большого формата. Она принесла журнальный столик и пишущую машинку.
Гримаса досады перекосила мое лицо: мысль о том, что придется все перепечатывать, меня не радовала, однако настоящее раздражение я испытал, когда обнаружил, что тоже не могу прочесть ни строчки. Зарядив бумагу в машинку, я стремительно застучал по клавишам: когда что-то делаешь, не так хочется выпить.
Тут мои муки усугубились тем, что до моих ноздрей дошел характерный запах, источником которого был я сам. Однако моя мучительница продолжала все так же невозмутимо читать текст.
— И этим вы зарабатываете себе на жизнь?! Я приняла вас за специалиста по истории философии по ошибке?
Тут последние остатки достоинства меня покинули, во мне что-то резко надломилось, как это бывает иногда с людьми, пережившими катастрофу: они больше не могут радоваться жизни.
С наступлением темноты моя тюремщица принесла мне миску овсянки и банан. Ночь я провел, дрожа от холода, чувствуя себя обезьяной, подвергающейся жестокому обращению, почти смирившись с тем, что остров Барра станет местом моей смерти. Но на следующее утро, когда она появилась в дверях, неся мне несколько тостов на тарелке, она вручила мне главу.
— И как вам это?
— Захватывающе.
— Что ж, прекрасно, — сказала она, расстегивая державшие меня наручники. — То есть я правильно поняла, что вы не будете возражать, если я напишу книгу за вас?
— Я не согласен на такую подмену. Только если вы дадите мне твердые гарантии, что проценты с продаж пойдут мне.
Продолжим, Монпелье
К слову, обнаружив собственную физиономию, приветственно улыбающуюся с первой страницы газеты, постарайтесь убедиться, что накануне вы позаботились изменить свой облик и ваше лицо украшает здоровенный синяк всех оттенков радуги — как у меня. Подбитый глаз тому виной или полное отсутствие гражданского самосознания у соседей, но я беспрепятственно вернулся в нашу берлогу. Войдя, я увидел Юбера, подле него пустую коробку из-под патронов, разбросанные по всей комнате шматки козьего сыра, а в руке у моего напарника, несущего крысиную стражу, был зажат пистолет с навернутым на него глушителем.
«Пожалуй, — мелькнуло в моем сознании, — было не совсем правильно оставлять Юбера одного...» Я молча швырнул ему газету.
Приближаясь к шестому десятку, как-то полагаешь, что кроме иных мелких млекопитающих и довольно компактной группы беспозвоночных, как то: troshus zezephinos [вид улиток], taenia zaginata [бычий солитер], zaperda carchares [один из видов жуков-дровосеков], zipunkulus nudus [вид звездчатых червей] и иже с ними, — все остальное в этой жизни ты уже видел, а потому, с чем бы тебе ни пришлось столкнуться, вряд ли это вызовет у тебя недоумение, близкое к шоку. Однако прав был Солон: пока ты не ушел в раздевалку, матч продолжается. Я мог бы лет десять ломать себе голову, откуда газетчики прознали мою подноготную, так и не найдя на это ответа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126