Когда Джим понизил зарплату Бетти до пятидесяти в неделю, он втайне надеялся, что Бетти возмутится и сам попросит расчет. Бетти не получал ни пенни уже два месяца, но номинально он оставался штатным сотрудником на твердой ставке, стало быть, сам Джим оставался его начальником. Джим подумывал о том, чтобы сократить Бетти зарплату до тридцатки в неделю, но решил, что не стоит, поскольку подобный шаг выставил бы его самого в крайне невыгодном свете – из злостного и даже хамского эксплуататора он бы превратился в эксплуататора патетического, а Джим ненавидел патетику.
– Да, я понимаю, – пошептал Бетти в трубку. У Бетти была привычка говорить очень тихо, когда он разговаривал по телефону, и еще прикрывать рот рукой. Он почему-то считал, что так Джим его не услышит: в совершенно пустом кабинете, сидя не далее чем в пяти футах от него.
В первое время у них была секретарша, Вера. Джиму она очень нравилась. Он очень долго соображал почему и наконец понял: Вера была законченной неудачницей. Каждый день перед работой она по два часа изнуряла себя в тренажерном зале, но лишь прибавляла в весе. Ее постоянно грабили на улице, у нее угоняли машину и обворовывали квартиру как минимум раз в месяц. Стиральные машины рвали ее белье. Женатые мужчины, с которыми она крутила романы, обращались с ней как с последней шлюхой. Разумеется, все ее романы заканчивались плачевно. Она постоянно собачилась со своими соседками по квартире, а все свободное время посвящала поискам новой квартиры и попыткам выцепить почту со старой. Она всегда забывала покупки в автобусе.
Присутствие Веры действовало ободряюще, но Джим оценил это только тогда, когда нанял Ребекку. Ребекка была настоящей красавицей, и Джим принял ее на работу прежде всего из-за заманчивой перспективы закрутить легкий романчик с красивой женщиной (чего с ним не случалось уже много лет).
Но у Ребекки был один недостаток: она была счастлива. Однажды вечером Джим зашел в один бар и увидел Ребекку в компании друзей. Она смеялась, ей было классно, и глядя на все это безобразие, Джим решил ее уволить. Дела в конторе шли хуже некуда, и он бы уволил ее так и так, но толчком послужило именно то, что Ребекка имела наглость получать удовольствие от жизни. Джим вдруг осознал, что за последние пять лет – пока он занимался своим скромным бизнесом – он не был счастлив ни разу. У него не было рака, он не испытывал настоящей нужды, не пребывал в безысходном отчаянии двадцать четыре часа семь дней в неделю, но он либо работал как проклятый, либо беспокоился о работе, либо безуспешно пытался устроить свою личную жизнь. Каждое утро он просыпался невыспавшимся и разбитым и оставался таким же невыспавшимся и разбитым до вечера. Целый день ходил вялым и мутным. Ни минуты воодушевления или бодрости. За все это он отомстил Ребекке, что возмутило его самого, но смутно и словно издалека – как это бывает, когда смотришь по телевизору очередной плохо снятый репортаж о жестоких репрессиях в некой непонятной стране, которую ты никогда не сумеешь найти на карте; всего лишь «ну надо же, что творят» перед тем, как достать еще пива из холодильника.
– Я понимаю, – сказал Бетти в трубку.
Джим улыбнулся блистательной Серафине, которая как раз входила в соседнюю дверь. Он так до сих пор и не понял, зачем ей свой офис. Тренер по фитнессу, которая выезжает к клиентам на дом, могла бы вести все дела по мобильному телефону. Наверное, офис для Серафины был показателем и подтверждением успеха, как и ее спортивный автомобиль. Она приходила два раза в неделю. На полчаса или – от силы – на час. Как обычно, на ней было платье самых что ни на есть невозможных цветов, сегодня – ярко-зеленое с ядовито-желтым. Крошечная облегающая фитюлька, на грани разрыва растянутая на ее безупречных формах. Хотя при ее красоте и фигуре Серафина могла бы напялить на себя мешок для мусора и все равно привлекать к себе восхищенные взгляды мужчин; на нее можно было смотреть и смотреть, но сколько бы ты ни смотрел, тебе все равно было трудно поверить, что такое роскошное тело вообще существует в природе. В этом и заключалась ее работа – безупречная вариация проституции.
Еще два-три года назад Джим бы попробовал к ней подкатиться. Ясное дело, она была слишком красивой и преуспевающей женщиной, чтобы его понять (мы говорим «Серафина» – подразумеваем «Успех»), но он бы попробовал все равно. Он проигрывал свою битву; внутри обосновывался неприятный застой. Он стал замечать странный запах – запах нестираного кухонного полотенца, который преследовал его повсюду. Он принимал душ каждый день, но запах все равно оставался. Он ежедневно менял белье, остервенело терся мочалкой, не жалел ароматных лосьонов, но впечатление было такое, что его постоянно обрызгивали этим запахом увядания. Его тело заживо разлагалось, еще не успев лечь в могилу.
Нет. Сейчас для него было бы истинным наслаждением заполучить хорошую качественную фотографию Серафины в голом виде, которая всегда была бы при нем для продолжительной стимуляции воображения. Так было бы проще для всех. И никому бы от этого не было плохо. Когда Джим учился в школе и представлял себе взрослую жизнь, больше всего его привлекало то – хотя он бы в жизни в этом не признался, – что у него будет жена, ради которой не жалко будет умереть и которая будет готова умереть ради него. Теперь же выбор ресторанов, где можно поужинать (по средствам), и фильмов, которые хочется посмотреть обоим, необходимость постоянно следить за собой, чтобы не сказать чего лишнего или вообще чего-нибудь не того, – вес эти «мелкие радости» казались ему слишком обременительными и напряженными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95