Ветер тихо шелестел светящимися листьями, и чужая песня поднималась к чужому небу…
Видящий сидел неподвижно. Он походил на изваяние. И только приглядевшись, я обнаружил, что он слегка покачивается в такт песне. Но самое удивительное — он тоже светился! Порыв ветра распахнул плащ, и я заметил, что тело видящего излучает мерцающий оранжевый свет.
Где-то вдалеке раздался крик, похожий на приглушенный стон. Но видящий по-прежнему пел свою печальную песню. Мне стало тяжело, и я пошел назад, к кораблю.
* * *
Возвращаясь к кораблю, я все еще слышал песню. Я подумал, что видящие безмерно одиноки, и мысли мои невольно обратились к надвигающейся катастрофе. Как ни странно, но именно среди флюоресцирующих деревьев у меня появилась идея, ставшая очень скоро твердой уверенностью. Поднимаясь по трапу на корабль, я уже знал, какая опасность грозит видящим. Я знал, почему видящие догадываются о неизбежной катастрофе. Точнее, не догадываются, а ощущают, как животные на Земле ощущают приближение землетрясения или наводнения. У земных животных выработался инстинкт, предупреждающий их о катастрофах. Здесь катастрофы были иные, несравненно большие по масштабам и связанные с изменением орбиты Планеты. У существ, живущих на Планете, выработался инстинкт, предупреждающий о наступлении таких катастроф…
Да, все дело было в изменении орбиты. В двойной звездной системе орбита планеты — путаная пространственная кривая. В системе Сириуса положение осложнялось тем, что, кроме звезд, были еще две массивные планеты. Поэтому третья планета испытывала одновременное притяжение четырех тел.
Ну представьте себе полет мошки около лампы. Мошка вьется, крутится, порхает, но она находится вблизи лампы, и, в среднем, траекторию ее полета можно изобразить окружностью или эллипсом. Так было и с планетой. Она двигалась по очень прихотливой орбите, однако не уходила далеко от своих двух солнц. Прошли (со времени последней катастрофы) десятки, возможно, сотни тысяч лет, пока однажды притяжение всех четырех тел не сложилось так, что планета была переведена на другую орбиту. Подобно мошке, порхающей у лампы, она вдруг отлетела назад, в темноту, во мрак и холод. Впрочем, не надо понимать эту аналогию дословно. Планета отнюдь не «отлетела». Просто орбита ее стала более вытянутой. Наша Земля обходит свою орбиту за год, планета Видящих Суть Вещей совершала один обход за сто тридцать лет. Так вот, изменение орбиты привело к тому, что около сорока лет из этих ста тридцати на планете должен был господствовать суровый климат. Нечто вроде климата Антарктиды… Я определил это позже — часа через четыре, — когда электронная машина обработала данные наблюдений.
… В небе ярко светил Большой Сириус. То, что было ночью — флюоресцирующий лес, песня видящих, казалось мне сейчас фантастическим сновидением — не больше. Работая с электронной машиной, я думал о судьбе Планеты. Все зависело от того, когда начнется похолодание. Я знал, как с ним бороться. Но я хорошо понимал, что мне одному это просто не под силу. Здесь не нужно было ничего выдумывать. Только осуществлять. Но что мог сделать один человек?
Я ждал ответа электронной машины. Одна цифра, но от нее зависело многое. Машина скажет: «Двадцать лет» — и тогда сюда успеют прийти люди. Машина скажет: «Два года» — и тогда… Что тогда? Может ли один человек остановить космическую катастрофу? Меня била лихорадочная дрожь — от нетерпения и, если говорить откровенно, от страха. Не за себя. Мне ничего не угрожало. Но мысль о том, что мир видящих должен погибнуть, вызывала растерянность.
Впрочем, она быстро прошла, эта растерянность. Я понял, что гипнотизирую себя неправильной постановкой вопроса. Конечно, один человек в таких условиях ничего не может сделать. Одному человеку не под силу остановить надвигающуюся катастрофу. Но со мной были знания всех людей. Пусть моя память хранила только небольшую часть этих знаний. Однако они были записаны — в книгах, на магнитных лантах, на пленках микрофильмов. И я умел находить нужное.
Машина все еще обрабатывала наблюдения, а я — рассчитывая на худшее — попытался представить себе, какие конкретные задачи мне придется решать.
Впрочем, прежде всего я должен объяснить вам, как вообще можно бороться с похолоданием.
Вы, вероятно, слышали о так называемой кремниевой реакции. Возникнув в одном месте, эта цепная ядерная реакция перебрасывается повсюду, где есть кремний. Достаточно зажечь небольшой — с горошину — участок почвы, и огонь медленно, но неуклонно распространится в глубь Земли и по ее поверхности. Кремниевый пожар проест земную кору, он пройдет по пустыням, по горам, по дну океана, его не остановит ничто… Он обойдет весь мир — и вернется к тому, кто его зажег. Когда-то это послужило еще одним поводом ко всеобщему разоружению. Однако вам, возможно, неизвестно, что кремниевая реакция все-таки была практически применена. И даже не один раз. Произошло это в Космосе, и потому мало известно неспециалистам. Сначала профессор Юрыгин осуществил кремниевую реакцию на небольшом астероиде Юнона. Астероид — он имел около ста девяноста километров — сгорел за одиннадцать месяцев. Несколько лет спустя Серро и Франтини повторили этот опыт на Гиперионе — одном из спутников Сатурна. Опыт не совсем удался, была допущена какая-то ошибка в расчетах. Впоследствии Сызранцев и Вадецкий предложили использовать кремниевую реакцию для изменения климата на единственной планете в системе звезды Эпсилон Эридана. Климат там был суровый — вроде нашего исландского. Но планета имела спутник;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38