Все трое шли прямо на него, никто из них – все простые солдаты – не удосужился уступить ему, боцману, во всяком случае это ранг фельдфебеля, дорогу, так что ему самому пришлось прижаться к стене, чтобы пропустить эту троицу. Шедший посередине юноша, нет, мальчишка, не отрывал взгляда от пола, словно искал там что-то; дойдя до Бремера, он поднял голову и глянул на него, только бросил взгляд, не боязливый, не испуганный, нет, но такой, который, казалось, полностью поглотил Бремера, потом юноша опять опустил глаза, словно боялся споткнуться. Его руки за спиной были закованы в наручники. Умываясь под краном, слишком низким для него, поскольку предназначался для детей, Бремер думал, что сейчас исчезнет увиденная им картина, а стало быть, и он сам. Чуть позже, находясь в уборной, он услышал выстрел.
Его голову, которая покоилась на мягком плече Лены Брюкер, терзали два вопроса: продолжать лежать или встать? Разве не стоило попытаться убежать в последний, в самый последний момент, и не потому, что он помнил о присяге и считал недостойным вот так взять и улизнуть, он просто взвешивал свои шансы сохранить себе жизнь: остаться здесь и переждать, пока кончится война, или спрятаться в кустах где-нибудь в Люнебургской пустоши и потом сдаться англичанам, что, говорят, далеко не так просто, как хотелось бы думать. Переходишь из одной правовой системы в другую, враждебную, что легко приводило к недоразумениям, порой смертельным. Или лучше здесь дождаться конца войны, невзирая на то что тебя могут обнаружить и расстрелять? Тем более что отныне он на веки вечные зависел от этой женщины, которую узнал всего несколько часов тому назад.
Около полудня Бремер проснулся от ноющей головной боли. Он умылся в туалете над умывальником и долго держал голову под струей холодной воды. Затем натянул на себя униформу. Увидел свое отражение в зеркале, ленточку от Железного креста второй степени, значок с гербом Нарвика и серебряный значок конника. Решил, что все это ему уже не поможет, если его обнаружат здесь. Он сделал свой выбор, то есть, точнее говоря, он не сделал ничего. Я пошел курсом, с которого мне уже назад дороги нет, я пленник этой мансарды. И смогу покинуть ее, только если англичане займут город. Стоя у кухонного окна, он посмотрел сквозь гардины вниз. Его взору предстала тихая, без единого деревца узкая улочка и пересекавший ее проулок. Время от времени по ней проходили женщины с ведрами, пустыми, когда они шли вниз по улице, а когда возвращались назад, вода в ведрах колыхалась и выплескивалась. Значит, на улице должен быть гидрант. Один раз улицу перешел пожилой солдат ландвера, в гамашах поверх сапог со шнуровкой, на портупее болтались вещевой мешок и полевая фляга, видимо, он страдал плоскостопием, оттого шел скрючившись, шаркая ногами, да еще косолапил. За его спиной висел допотопный карабин, если Бремер не ошибался – трофейный польский карабин. Навстречу ему шел капитан, оба встретились почти на самой середине улицы. Солдат вялым движением лишь слегка поднял руку в направлении фуражки, что надо было понимать как приветствие. А капитан в длинной серой шинели, ладно пригнанной в талии, наверное сшитой военным портным, даже не отчитал его, не сказал: «Послушайте, хоть подтянитесь, пальцы поднесите к козырьку и чуть коснитесь его, руку надо держать под углом в семьдесят градусов», – и так далее, но нет, капитан прошел мимо и только кивнул головой. В правой руке он держал сетку с картошкой. Капитан несет по улице сетку с картошкой! Никаких сомнений, война проиграна.
Как притих город. Иногда до него доносились голоса. Это играли дети. Иногда, словно эхо, долетал звук артиллерийских залпов. Там, в юго-западном направлении, находился фронт. Потом он увидел женщину. Она стояла в подъезде дома, молодая женщина в коричневом пальто. Бросались в глаза ее светлые шелковые чулки, такое на шестом году войны было большой редкостью. Обыкновенные шелковые чулки телесного цвета. Бремер прошелся по квартире, оглядел вместительный шкаф в гостиной: березовый, полированный, середина его была застеклена, светло-коричневые стекла в свинцовом обрамлении. В шкафу стояло несколько темно-красных граненых рюмок для вина. Стол со стилизованными под старину темными стульями. Такая мебель сгодилась бы и для большой дорогой квартиры. На деревянной стойке для газет и журналов лежало несколько иллюстрированных журналов. Он полистал их. Увидел фотографии минувших событий, журналы были старые, многолетней давности. Танки под Москвой. Капитан-лейтенант Приен с Рыцарским крестом на шее. Зауэрбрух посещает военный госпиталь. Бремер нашел кроссворд и принялся отгадывать его. Время от времени он вставал и смотрел вниз на улицу. Женщина по-прежнему стояла на том же месте. Мимо нее пробегали дети, опять проходили женщины с ведрами, пустыми и полными. Изредка появлялись мужчины, один раз проехал ефрейтор на велосипеде, наверное связной. Спустя час женщина ушла. Пожилая и молодая женщины тащили шотландскую повозку, груженную обломками досок из разрушенных домов. Бремер прочитал статью об Африканском корпусе. Журнал «Ди Иллюстрирте» был трехлетней давности. Сведения из далекого прошлого. Немецкие солдаты жарили под африканским солнцем яичницу на стальной броне своих танков. На одной фотографии запечатлен под пальмами генерал Роммель. Немецкие войска на марше к Суэцкому каналу. «Подбитый Джон Буль», – гласила подпись под рисунком. Раненый английский солдат, которого перевязывает немецкий санитар. На заднем плане подбитый танк, из его люка вырывается черный дым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51